Длинный, упрямо глядящий на всех Рогачев начал без обиняков:
— Мы, товарищи, решили собраться в узком кругу и как бы предварительно, по той причине, что заявление от комкора товарища Миронова... поступило... о приеме его в партию большевиков-коммунистов, но, товарищи, в таких выражениях, что его, по нашему глубокому убеждению, никак нельзя зачитывать на общем собрании, то есть в присутствии рядовых бойцов, состоящих в партии. Заседание, выходит, у нас чрез-вы-чайное...
Сам Рогачев стоял в тени, на свету шевелились только его руки, сухие и нервные, шелестевшие пачкой исписанных бумаг, в числе которых он держал и заявление Миронова. Эти дрожащие руки почему-то успокоили Миронова.
— Вот вы, товарищ Миронов, здесь, как бы сказать, такую преамбулу дали, к заявлению... Вы встаньте теперь, товарищ Миронов, мы с вами коллективно и уважительно будем обсуждать этот вопрос...
Все-таки Миронов не мог ожидать, что атака наступит так скоро, сразу, без всякой подготовки, даже и не атака, а какой-то налет из-за угла. Оглядел в полусумраке лица сидящих: маленькое, губастое и сосредоточенное до крайности лицо Ларина, столь же сосредоточенный профиль Кутырева, рядом с ним приопущенный лик с аккуратно подстриженными на английский манер усами — Болдырев, чуть подальше облокотился на стол и подпер щеку ладошкой плечистый Булаткин, за ним едко улыбающийся Данилов (он не терпел Рогачева и Ларина и не хотел скрывать этого), на отдалении и мельком увидел лица Оскара Маттерна, латыша, начальника оружейного склада, и политотдельской девушки Клары, подстриженной под мальчика...
Миронов послушно встал, заложив руки за спину. Желваков на скулах никто не видал, картонный абажур на ламповом стекле, отбрасывающий свет вниз, тут был весьма кстати...
— Так вот... — продолжал Рогачев, выделяя особо подчеркнутую вежливость в голосе. — Так вот я зачитаю эту преамбулу, товарищи.
Пришлось склониться к самому столу, чтобы держать, листок в полосе лампового света.
— Написано так: «В политотдел 1-й Донской кавдивизии от комдонкора гражданина Филиппа Кузьмича Миронова...» Хорошо. А дальше: «Не имея сведений о бюро эсеро-максималистов и не желая знать о их местонахождении, прошу содействия коммунистов дивизии о зарегистрировании меня членом этой партии...» Что это значит, товарищи? Да, дорогой товарищ Миронов, выходит — исключительно по духу вашей фразы — вам, собственно, все равно в какую партию вступать? Так ведь подучается? А ежели имели б сведения «о местонахождении бюро эсеро-максималистов», то?..
— Ну, зачем так-то уж! — громко выдохнул над столом крепкий Булаткин, и в ламповом стекле заколебался огонек. — Лишнее это у тебя, Рогачев. Всем же ясно, почему так в заявлении написано...
— Хорошо, — спокойно, хотя и несколько поспешно, кивнул Рогачев. — Дальше! Тут товарищ Миронов приводит лозунги нашей партии, с которыми он-де полностью согласен! А мы и не сомневались в этом... Но дальше он снова отступает в посторонние рассуждения и софизмы, товарищи, как например... Вот написано, как говорится, пером и недвусмысленно: «Заявление это я делаю в силу создавшейся вокруг меня клеветнической атмосферы, дышать в которой становится трудно. Желательно, чтобы Реввоенсовет Южного фронта и ВЦИК, его председатель тов. Калинин, председатель РВС Республики тов. Троцкий и Председатель Совета обороны тов. Ленин были поставлены в известность...» Вот, товарищи. Каждому непредубежденному человеку ясно из приведенного, что все это — не рядовое заявление сочувствующего в партию, а попытка некоего своего — очередного при этом! — меморандума, попытка оградить себя, как личность пока беспартийную, от справедливой критики товарищей, тем более оградить высокими именами наших дорогих вождей. Это мы тоже никак не могли бы оглашать в красноармейских массах. При всем уважении к вам, товарищ Миронов, — тут Рогачев даже приложил к груди длинную ладонь и сжал в пальцах ремень портупеи. — Но самое чудовищное написано дальше...
Миронов продолжал стоять посреди сидящих, сцепив за спиной руки, ждал.
— Вот концовка, в том же духе: «За такую Республику я боролся и буду бороться, но я не могу сочувствовать борьбе за укрепление в стране власти произвола и узурпаторства отдельных личностей, кои, особенно на местах, не могут утверждать, что они являются избранными от лица трудящихся...»[22] Точка. И конечно, подпись: «Миронов».