— Сара, я приехала. Не надо лишних слов. Я тебя люблю больше Логинова, — Наталия улыбнулась обезоруживающей улыбкой, настраиваясь на спокойный дружеский ужин, но потом поняла, что Сара не в себе. Лицо ее было сосредоточенно. Она даже не улыбнулась!
— Ты что, действительно обиделась на меня?
— Наташа, какая ты невнимательная… Разве ты не видела возле подъезда «скорую»?
— Видела, ну и что? Ты заболела?
— Тсс… Там врач… Он осматривает Злату.
— Кого-кого? Какую еще Злату?
— Да ты ее не знаешь. Моя приятельница. Входи, но только не пугайся…
Наталия вошла за Сарой в комнату, где на диване лежала девушка. Вместо лица у нее был сплошной синяк. Один глаз вздулся и заплыл. Из разорванной губы сочилась кровь. А врач — женщина неопределенного возраста, обутая и одетая в валенки и шубу, как лоточница, торгующая на улице стиральным порошком, — что-то писала. Наталию это всегда поражало во врачах: больной ждет конкретной помощи, а доктор что-то пишет, словно от количества исписанных неразборчивым почерком страниц, зависит время, отпущенное пациенту на жизнь.
— Ее не помешало бы госпитализировать, — наконец подняла голову врач и обвела мутным и очень усталым взглядом присутствующих женщин, — но прежде надо бы вызвать милицию… За такие вещи сажают. — Затем, обернувшись к Злате, которая с трудом разлепила глаза, которые были, оказывается, налиты кровью, сказала все тем же бесцветным голосом: — Вы напрасно скрываете имя того, кто это сделал… Если действовать по уму, то надо немедленно подавать заявление в суд, пройти освидетельствование, получить справку о нанесении тяжких телесных повреждений и прочее… Миллионов двадцать вам выплатят.
— А откуда вы знаете, что она скрывает имя?
— Да потому что мы бились здесь полчаса, пока не поняли, что это не случайное нападение… Скорее всего, ее избил муж. Потому что при этом слове она начинает плакать.
Наталия была шокирована тем, что докторша разговаривает подобный образом в присутствии самой потерпевшей. А у Златы действительно от ее слов заслезились и без того больные глаза.
— Скажите, а кроме лица есть травмы, переломы?
— Нет. Только лицо. Я же говорю, что ее надо госпитализировать. Во-первых, необходимо сделать снимки, мало ли что… А если сотрясение мозга…
Сара отрицательно покачала головой.
— Только не с вами, — сказала она сухо.
— Вот как? Это чем же вам не понравилась? — докторша вспыхнула и в волнении поправила выбившуюся из-под вязаной шапки влажную от пота прядь темных волос. — Тогда я немедленно вызываю милицию… Ну надо же, с ними по-человечески…
Она шумно двинулась по направлению к прихожей.
— Вызывайте хоть самого дьявола, — процедила вслед ей Сара, брезгливо морщась, — от вас несет псиной, а вы туда же, лечить… Человек страдает, можно же было сделать перевязку, налепить пластыри, ну, я не знаю… Прижечь царапины и уж во всяком случае обработать ее губы… Вы только посмотрите, во что их превратили… А вы что-то писали… Что? Ведь я даже имени ее не назвала… Мемуары что ли походя пишете…
Докторша остановилась на пороге, затем резко повернула голову:
— А вот пускай милиция и разбирается, как эта девушка оказалась в вашей квартире в таком состоянии и почему вы скрываете от меня ее имя…
— А вам не приходило в голову, что я его просто не знаю? Что я просто подобрала эту несчастную на улице и принесла домой… да что с вами говорить, все бесполезно… И вообще, тот ковер, по которому вы только прошли в своих мокрых и грязных сапогах, стоит по меньшей мере две тысячи долларов… Скажете, что вам не доставило удовольствия топтать его своими ножищами? Да вы от зависти лопаетесь, когда попадаете в приличную квартиру… А шубу не снимаете, потому что от вас смердит…
— Сара, прекрати, — вмешалась Наталия, чувствуя, что назревает скандал. У докторши затряслись губы, и Наталия уже представила себе, как та, рыдая, будет рассказывать срывающимся в нервном экстазе голосом о всех тяготах своей работы, о нищенском заработке и невозможности переобуваться пятьдесят раз кряду… Поэтому, чтобы как-то смягчить обстановку и успокоить обеих — Сару, разозлившуюся на докторшу, которая перепачкала ей дорогой ковер и оставила следы на паркете, и саму докторшу, близкую к истерике, — достала из сумки две стотысячные купюры и протянула их врачу. — Вот, возьмите… Мне сейчас трудно что либо объяснять… Она не злая, не знаю, что это на нее нашло… И не воспринимайте эти деньги как взятку, это плата за ваш труд. А что касается милиции, то поступайте так, как посчитаете нужным.