А ведь если так подумать, без лишних эмоций, то Федька выходит очень даже полезный человек. К примеру, чернила, которыми я пишу — его изготовления. Хорошие чернила, удобные. Не сильно жидкие, не сильно густые, в самый раз. Он их варит только для своих, хитрым образом смешивая сажу, водку и толченый сахар. Получается хорошо. Те, что продаются в городской канцелярской лавке куда как хуже будут.
В общем, Федька пытается быть хорошим для всех и сразу. А сейчас так особенно. Потому как вопрос перевода в строй на данный момент подвис в воздухе. То ли переведут, то ли замнут, то ли переведут но не всех… Вот он и шуршит как электровеник, пытаясь оказаться незаменимым на своей должности при господине порутчике. Вон, и как посыльный работает, и как денщик, а еще конюх, кучер, повар, прачка и назойливый радиовыпуск вечерних гарнизонных новостей.
Но осаживать его надо. А то если близко к себе подпустишь — прилипнет как жвачка к ботинку, так и будет тарахтеть над ухом пока в лоб не засветишь.
— В смысле это, как его… Господин капрал, тебя вызывает господин порутчик. Велит немедленно явиться!
— Ну вот, другое дело! — одобрительно хмыкнул я.
Кто-то наверху услышал мои молитвы и сотворил мне легальный повод отдохнуть от рисования циферок. Все-таки писать пером — не самый быстрый процесс. Моя бабушка запрос в поисковик вбивала быстрее, чем я тут этой военно-складской каллиграфией занимаюсь. А она это делала одним пальцем, подолгу вглядываясь в клавиатуру.
Да и спина что-то затекла. Так что перо в сторону, пойду прогуляюсь.
Кстати!
— А чего это вдруг ты прибежал? — спрашиваю Федьку — При роте же сейчас от моего капральства Никита вестовым стоит. Господин порутчик мог и его отправить.
— Так это… — развел Федька руками — оне же сейчас это, вот… А я как раз ничем не занят!
И лицом дергает, будто пытается подмигнуть.
— Понятно. Отлыниваешь под благовидным предлогом — проворчал я и выпрямился. Ноги от долгого сидения на неудобном табурете изрядно затекли. Надо будет раздобыть где-нибудь меховую подстилку, что ли…
Надел кафтан, неспешно застегнулся. Бросил взгляд на исписанный наполовину лист. Как-то все-таки нехорошо бросать это все недоделанным. Пуговицы для шляп, на погон камзольный одна штука и прочие там пряжки башмачные вечером особо не сосчитаешь, при свече писать — только глаза портить. Так что…
— Кирила! Поди-ка сюда!
В соседней комнате скрипнула скамейка, зашаркали башмаки по доскам пола и появился Белкин с недовольным лицом. Расправил плечи, изобразил вытягивание во фрунт. Я уловил легкий запах перегара.
— Ты ж вроде хвастался что грамоте обучен?
— Угу.
— Садись вот, заполни формуляр на сироток.
— Угу.
— Да не угукай, филин! И без тебя знаю, что это интендантские писарчуки делать должны. А морозы грянут — чувством собственной правоты греться будешь?
— Угу — снова гукнул Белкин, сел за конторку, и с презрением выставился на перо.
— В общем, вот список того, что в наличии, вот — что должно быть по штату. Разницу сосчитай и впиши сюда. Вернусь — отнесу всю эту макулатуру к каптернамусу. Усек?
— Угу. А это на весь день или потом еще приказания будут?
Это он с насмешкой или всерьез спрашивает?
— Ты, главное, успей до темноты. А там видно будет.
— Угу.
Как дал бы! Но нет, он на меня уже не смотрит, взял в руки перо и внимательно изучает списки. Гляди-ка, и правда грамотный!
Ну вот и славно. Давай, брутальный мачо с прокушенной щекой, принеси немножко пользы капральству. А я пойду, разомну косточки в сторону Довмонтова города, где в Приказных Палатах расположилось правление нашего батальона и всех его четырех рот.
Перед выходом крикнул в сторону лежащего на деревянных нарах старого солдата:
— Семен Петрович! Я к ротному. Побудь снова мелд-ефрейтором, ладно? Как ребята отобедают — Степана поставь над ними экзерцмейстером. Нечего попусту время терять.
* * *
Снег хрустел под ногами. Я шел широким, размашистым шагом по протоптанной в снегу тропинке, рядом семенил Федька, все время пытался поравняться со мной, но постоянно сбивался с ноги. Тропинка узкая, по натоптанному рядом со мной не уместиться, он то и дело проваливается в сугробы или спотыкается об укрытые снегом кочки. Но Федька готов пойти на такие муки ради еще одной порции полковых сплетен.