Электролюминофор преобразует электричество в свет. Разве это неинтересно? Напряжение, приложенное к люминофору, нарушает мерный хоровод электронов. Электрическое поле срывает электроны с уровней-орбит и гонит их вдоль силовых линий. Дайте напряжение посильнее - и лавина электронов пронижет люминофор насквозь. Это электрический пробой.
Электролюминесценция сродни пробою.
Есть в люминофоре микроскопические участки неоднородностей, где напряженность поля больше, чем в других местах. Основные события разыгрываются как раз здесь. Разогнанные полем отдельные электроны, подобно первому шару в бильярдной партии, врезаются в гущу своих собратьев, еще не согнанных с мест. Беззвучный удар - и уплотнившийся рой электронов несется дальше.
Стоп - участок с повышенной напряженностью поля кончился. Разбежавшимся электронам дальше ходу нет. Самые быстрые из них зацепились где-то в узлах кристаллических решеток. Стоит поменять полярность напряжения, и они возвратятся на свои уровни. Партия на бильярде закончена, шары опять на местах.
Здесь и зарыта собака. Ведь электроны, оседая на орбитах, возвращают, излучают кванты света. Каждый электрон - по одному кванту. От энергии квантов зависит цвет излучения…
Я приглашаю ее к микроскопу.
- Посмотрите: кусочек люминофора при сильном увеличении похож на ночное небо. Звезды - это люминесцентные центры, здесь сталкиваются электроны. Между ними - темные области. Звезды мерцают: в одних центрах электронный бильярд заканчивается, в других только начинается. Ведь на люминофор подается переменный ток. Правда, уловить мерцание вам не удастся, полярность напряжения меняется пятьдесят раз в секунду - при такой частоте все сливается для наших медлительных «инерционных» глаз в ровное сияние.
- Это интересно. Но так далеко от пространства Гильберта… Значит, вы можете совмещать повседневную работу и мечту.
- Могу, - говорю я. - Научился. Тем более что это не так уж и далеко друг от друга. Точки в пространстве Гильберта и электроны очень похожи. И те и другие меняют направление движения и возвращаются на места. Вот только причину этих колебаний в Гильбертовом пространстве найти труднее. Какое-нибудь бесконечномерное поле… А люминесцентные центры разве не похожи на звездные скопления?
- Да, очень похожи. Там даже есть свои сверхновые.
Прощаясь, она говорит:
- Можно, я напишу в очерке и о пространстве Гильберта?
- Ну, если только совсем немного…
Прошло месяца три или четыре, и пространство Гильберта напомнило о себе само.
Возвращаясь как-то с работы, я заметил человека, словно разыскивающего что-то на незнакомой улице. Оказалось, что он искал мой дом. Мы вместе вошли в подъезд.
- Вы не подскажете, где здесь такая квартира… - и он назвал номер моей квартиры.
- Значит, вы ко мне? - спросив я, немного озадаченный.
Я впервые в жизни видел его. Ему было лет пятьдесят, на нем было черное, видавшее виды кожаное пальто. Он показался мне чуть наивным, но хорошим, искренним человеком.
Я назвал свое имя и тут же понял, кто ко мне пожаловал. Эта странная догадка пришла так неожиданно, что я растерялся, когда он подтвердив ее. Да, он бывший военный летчик Александр Ковалев. Случайно наткнулся на очерк обо мне, о наших люминофорах. И о двух мальчиках, собиравших осенью сорок второго картошку на пригородном поле. Разыскал меня через редакцию.
…Мы сидели до рассвета.
А когда вдоль шоссе встали из тьмы громады домов и в небе задрожали и погасли последние звезды, пошли пешком до Садового кольца, свернули направо, к площади Восстания, миновали улицы Герцена и Качалова, Красную Пресню.
На утренних улицах непривычная тишина, кажется, редкие автомашины не в силах разбудить их. Но серое небо светлеет, купол планетария уже отливает плавящимся свинцом, и окна домов на Малой Бронной и Садовых улицах начинают поблескивать.
- Знаете, с тех самых пор я люблю Москву, - говорит он. - Может быть, я и раньше ее любил, но только это как-то не особенно проявлялось. Легко ли вспомнить, что в сорок первом десятки баррикад появились на московских улицах - у Балчуга, на Бородинском мосту, - в центре и на окраинах? Что зеркальные витрины на Манежной площади скрылись за мешками с песком?
Я тоже люблю Москву с тех самых пор. Потому что он любит ее.
Но и он видел мир моими глазами, - тогда, в далекий сентябрьский день он оказался рядом с моим братом, взглядом провожавшим его самолет. И когда Ковалев начал разбираться в происходящем, земля исчезла из-под его ног так же внезапно, как и появилась.