Но, видимо, Мартен спешил закончить дело. Когда на его окрик застывший от ужаса командор не шелохнулся, Ян ткнул его кончиком рапиры.
— Опомнись, Бласко, — презрительно бросил он. — У тебя есть ещё шпага в руке и голова на плечах. Не достает только одного уха!
Рамирес непонимающе уставился на него, с отвисшей челюстью и совершенно отупевшими глазами.
— Кто его убил? — едва сумел он внятно выдавить.
Мартен пожал плечами.
— Какого черта… — начал он и вдруг умолк.
Сеньорита де Визелла коснулась его плеча, и он увидел её раскрасневшееся лицо и сверкающие глаза.
— Оставь его, — сказала она. — Я не ушла бы с ним, даже победи он.
— Что — что? — ошеломленно переспросил Мартен.
— Тебя хотели убить. Вон тот — она показала на уже застышее тело Лоренцо — должен был стрелять в тебя.
— И ты об этом знала! — вскричал он.
Она порывисто качнула головой.
— Знай я об этом, предупредила бы тебя. Но я увидела, что он целится из пистолета, и успела предупредить лишь Штауфля.
Мартен онемел. Не мог поверить собственным ушам и оглянулся, ища взглядом Германа Штауфля.
— Это правда, — кивнул парусный мастер.
Он отступил на несколько шагов, склонился над трупом и вырвал окровавленный нож из его горла. Обтер лезвие полой мундира Лоренцо Запаты, после чего заботливо пристроил нож за пояс, на положенное место.
— Ну что, не вышел номер? — с добродушной усмешкой бросил он Рамиресу, и, сплюнув ему под ноги, отвернулся; потом, решив, что больше объяснять нечего, вернулся к левому борту.
Мартен все ещё молчал, хоть у него уже не оставалось ни малейших сомнений. Молчал, поскольку опасался, что если попытается произнести хоть слово, то вдруг начнет кричать, смеяться или плакать. Стоял, словно приросший к палубе, не отводя взгляда от глаз Марии Франчески, прислушиваясь к стуку собственного сердца, которое как молот билось в его грудной клетке. На миг он обо всем забыл, отдавшись безумной безграничной радости. И не осталось ничего кроме нее. Не думал о Рамиресе, о своей славе, о «Зефире», о всех друзьях и всех врагах. Забылся в этом взгляде в карие глаза, которые смотрели на него не дрогнув, суля лишь преданность и любовь.
Из немого возбуждения, в котором неописуемая сладость сливалась с диким, радостным триумфом, Мартена вырвал крик одного из матросов, стороживших пленников на палубе «Санта Крус»:
— Паруса! Э-гей! Паруса с юго — запада!
Все бросились смотреть, а Мартен, который сразу же остыл как от ведра ледяной воды на распаленную голову, в три прыжка оказался на кормовой надстройке «Зефира».
Оттуда он увидел больше шестидесяти кораблей, плывущих в нескольких колоннах, с ветром в бакштаг. Красные кресты на парусах и красно — золотые флаги у верхушек мачт не оставляли никаких сомнений в принадлежности этого флота. Конвой с серебром и золотом шел с Мадейры. Окружал его мощный эскорт каравелл из флота провинций и испанские военные фрегаты Паскуаля Серрано. Его флагман, стройный и быстрый, перебрасывал реи на фордевинд на расстоянии полуторых миль от «Зефира»и «Санта Крус», направляясь прямо к ним.
« — Не атакуй я Рамиреса на рассвете, — подумал Мартен, не смог бы атаковать его вовсе.»
Повернувшись к своим людям, он торопливо отдал команды, сам поразившись ясности своего ума после только что пережитого столь поразительного возбуждения, и был доволен, что сумел так быстро овладеть собой.
Ян спрыгнул на кормовую палубу, оттуда на шкафут. Испанские офицеры так и стояли там, где он их оставил. Рамирес среди них.
— Можешь убираться на свой корабль, — заявил ему Мартен. Я не буду тебя преследовать, если не попадешься на пути. Но если ещё когда-нибудь ты попытаешься предательски меня убить, как в этот раз, я попросту велю тебя повесить. И отрежу тебе другое ухо, — добавил он, взорвавшись коротким смешком. — А вы, — повернулся он к офицерам, — убирайтесь с ним вместе. Живо! — он топнул ногой. — Пока не убрали трап.
Они повиновались и в понуром молчании двинулись за Рамиресом, который шел, согнувшись под тяжким бременем позора, понурив голову и опустив плечи, волоча за собой висящую на темляке шпагу. Печальная процессия пересекла главную палубу, взошла на крутой, сбитый из досок помост, переброшенный на борт каравеллы, и задержалась у её гротмачты.
Сразу после этого матросы «Зефира» сбросили трап и оттолкнули баграми нос корабля. Поднятые паруса поймали ветер и «Зефир» начал медленно скользить вдоль борта «Санта Крус».
На шкафуте остался лишь покинутый и своими, и врагами труп Запаты.
— Что с ним делать? — спросил Грабинский, закончив маневр.
Мартен с отвращением взглянул на остывавшие останки и махнул рукой в сторону борта.
— Уж я займусь этим, с вашего позволения, капитан, — поспешно предложил свои услуги Перси Барнс, который только того и ждал. — У меня с ним свои счеты, — добавил он с отталкивающей ухмылкой. — И я охотно окажу ему эту последнюю услугу.
— Привяжите ему к ногам пару звеньев от старой якорной цепи, — велел Стефан. — Пусть пойдет на дно. Как бы там ни было, он был солдатом и сражался до конца.
— Разумеется, — заверил Перси, уже ощупывая карманы идальго, который едва не обдурил его на двадцать дукатов, и заодно забирая «памятный» пистолет.
Через минуту все было кончено. Тело капитана морской пехоты Лоренцо Запаты соскользнуло с палубы и с плеском погрузилось в пучину моря. Славн, который все это проделал, утер вспотевший лоб, заткнул за пояс свой благополучно возвращенный пистолет и постучал ладонью по бедру, чтобы услышать приглушенный звон золота в кожаном мешочке.
И тут же выражение его лица переменилось, по нему скользнула гримаса боли и бессильной ярости.
— Великий Боже! — охнул он. — Что я наделал?
— А что? — поинтересовался Клопс, случайно проходивший мимо.
Перси недоверчиво покосился на него.
— Я потерял драгоценный перстень с зеленым камнем, — убитым голосом сказал он.
— Сейчас? Сию минуту? — спросил удивленный Клопс. — Он соскочил с твоего пальца?
— С пальца? — переспросил Перси. — Да, разумеется, я забыл снять его с пальца, когда выбрасывал эту падаль за борт.
Клопс покачал головой.
— Да, не умеешь ты обращаться с драгоценностями, Славн, укоризненно заметил он. — Не создан ты для них.
«Зефир» удалялся под всеми парусами, подняв свой новый французский флаг в цветах Генриха IX и черный флаг, который издали опознало немало капитанов Северо — Восточного флота провинций. Только фрегат Паскуаля Серрано попытался его преследовать, но безуспешно: корсар по ветру развил скорость в четырнадцать или пятнадцать узлов, так что ни один испанский корабль не мог с ним тягаться.
Ян Куна, прозванный Мартеном, стоял рядом со своим молодым помощником, глядя на множество испанских парусов, собравшихся вокруг едва заметного силуэта «Санта Крус». Тот ещё можно было различить среди прочих по двум мачтам, перебитым на половине высоты прицельным залпом Томаша Поцехи.
Солнце заходило в золотом ореоле последних лучей, а на востоке, ближе к горизонту, бледные звезды уже ожидали сумерек, чтобы нарядно засверкать на чистом небе.
— Ты прав, — говорил Ян. — Жизнь прекрасна. И это можно в полной мере оценить, когда человек сражается, видит рядом смерть и побеждает. Сейчас я особенно ощущая, как люблю жизнь! Нет, я не знаю, что такое пресыщенность и скука, хотя достиг так многого!
Он обернулся и взглянул на звезды.
— Смотри… — и вдруг умолк.
В дверях надстройки стояла Мария Франческа. Он перехватил её взгляд.
— Держи курс на устье Жиронды, — торопливо бросил Ян Стефану. — Оставляю корабль на тебя. Сегодня я уже не выйду на палубу. Плывем в Бордо.
Грабинский покосился на него немного удивленно, но ни о чем не успел спросить. Мартен шагнул к дверям, слегка пригнулся, и рулевой «Зефира» заметил белые руки сеньориты де Визелла, обвившие шею его капитана.