— Из чего стрелять? — спросил Санёк дрогнувшим голосом. Он подумал, что Ширяшкин сейчас даст ему настоящий пистолет — охранять секретный план войны.
— А вот так! — Он наставил на военную женщину указательный палец и выстрелил: — Кх-х!
— Дурак, — сказала женщина.
— Что с неё возьмёшь, друг Степаныч! — сказал он со снисходительной улыбкой. — Женщина! Ничего не понимает в военном деле. Ну разве дураку могут доверить ход всей войны? Ответьте мне, как солдат солдату? Могут?
— Нет, не могут, — произнёс Санёк срывающимся от волнения голосом: с ним ещё никто не говорил как солдат с солдатом, никто не называл Степанычем и на «вы».
— Ты один тут кое-что понимаешь, — вздохнул Ширяшкин, переходя на «ты». — Ты один понимаешь, что такое война. И не раз выигрывал сражения.
Санёк был поражён проницательностью старшего друга. Неужели ему известно, что, защищая Отечество со своими доблестными товарищами по оружию Васо и Дэвико, он неизменно выходил победителем?
А стрелок тем временем всё крутился на своей металлической тумбе.
Под обрезом купола висела на проволочной дужке золотистая банка из-под американской тушёнки. Санёк очень хорошо знал эти банки — там в слове «тушёнка» было не русское «у», а американское «Y» в виде рогатки.
Стрелок закурил и бросил горелую спичку в банку. Дым слоями заполнил купол.
Глядя на сапоги, Санёк, кажется, заснул. Потом проснулся и посмотрел, на месте ли план войны, — пакет был на месте. А море и небо за окном нисколько не изменились, словно одно и то же место следовало вместе с самолётом.
ВОЗДУШНЫЙ БОЙ
Санёк вспомнил кролика, его мягкие прыжки и постоянный испуг в глазах. И задремал оттого, что за окном было всё одно и то же и ничего не происходило.
Мама постелила на откидное сиденье отцову куртку:
— Поспи.
Санёк воспротивился — боялся проспать что-нибудь интересное.
— Ну просто так полежи.
На это Санёк согласился и, лёжа, поглядывал снизу на стрелка и его золотую банку.
Мама сказала отцу:
— Неужели лётчики не боятся?
— Чего боятся? — не понял тот.
— Летают чуть ли не каждый день, а тут всякие опасности. Каждый полёт может стать последним.
— Привыкают. Человек ко всему привыкает. Вон, ты тоже привыкла к ночным налётам… А лётчикам, по правде говоря, и бояться-то некогда — весь полёт заняты. Страшно только пассажирам — ничего не делают.
— И тебе страшно?
— Конечно. Боятся все. Победить страх — вот в чём фокус. Почему бы тебе не заняться вышиванием? Это тебя отвлечёт от невесёлых мыслей.
Санёк полез за фляжкой — попить — и увидел самолёт.
— Самолёт! — обрадовался он. — Гляди, папа. Совсем рядом.
Степан Григорьевич глянул в иллюминатор, но нисколько не обрадовался. Он взял Санька на руки и сказал стрелку:
— «Рама».
И тут кто-то нетерпеливо замолотил палкой по обшивке, словно требовал немедленно его впустить в самолёт. Санок перепугался за того, кто снаружи. Как он мог там очутиться? Ему ведь не за что держаться. Его сдует! Надо скорее открыть дверь. По никто и не шевельнулся.
— Кто там? — спросил Санёк и показал наверх.
— Никого, — ответил отец.
И тут снова замолотило, и на пол посыпалось что-то металлическое. Санёк повернулся — сверху падали золотистые гильзы. И это привело его в совершеннейший восторг. Он полез поднять ту, что поближе, но отец удержал его. Санёк готов был зареветь — боялся, как бы не явились лётчики. Они наверняка соберут все гильзы и разделят между собой.
— Не тронь, — сказал отец.
— Я одну, — заныл Санёк.
— Они горячие. Обожжёшься. Потом.
— Ах ты, фашистская морда! — выругался Ширяшкин.
Санёк поглядел на своего старшего товарища с удивлением. На кого он так ругается? Ведь он глядел в окно, а там нет никого. Может, имел в виду того, кто снаружи с палкой? Происходило что-то не совсем понятное.
Самолёт резко наклонился, и Санька вдавило в отца.
— Правильно! — одобрил он чьи-то действия. — Надо прятаться в облака. Молодец!
Санёк не понял, кто молодец. Может, Ширяшкин?
— Кто молодец? — спросил он.
— Ты молодец. И лётчик молодец. Сиди, сынок, спокойно.
Мама достала пяльцы и занялась своим красным маком.
— А они скоро остынут?
— Кто остынет? — не понял отец.
— Они, — Санёк показал на гильзы. Его очень волновала их дальнейшая судьба. Неужели не удастся взять хоть ту, что под отцовым сапогом? Неужели лётчики всё попрячут?