К прыгунам присоединялись всё новые и новые дети, вот пристроилась девочка с косичками и, наконец, Ширяшкин — тут уж всеобщей радости не было предела. А колеи длинные! Всем детям и даже взрослым хватит места.
Лицо девочки показалось Саньку мучительно знакомым. Где он её видел?
Подошёл отец. Поглядел на детей, на Ширяшкина и сказал:
— Эх, Ширяшкин! Ходить бы вам в детский сад, а не на войну.
— Я согласен, Степан Григорьевич. В детском саду лучше.
Приблизилась к детям и штатская женщина. Ей, видно, тоже хотелось попрыгать, но она сдерживала себя, для чего делала строгое лицо.
— Идите к нам! — позвал её Ширяшкин.
— Идите-идите! — позвали дети.
Женщина заулыбалась, шагнула, но в последний момент передумала:
— Вот ещё! Что я, маленькая, что ли?
— Будьте как дети! — посоветовал ей Ширяшкин. — И не делайте такое серьёзное лицо — это вам не к лицу.
— А вы, Ширяшкин, если честный человек, то извольте съесть горсть песку. Вы обещались. Есть свидетели.
— Пожалуйста! Хоть две. Но я имел в виду сахарный песок.
ХОЗЯЕВА ОСТРОВА
Стрелок забрался в тень, отбрасываемую крылом, и, устроив под голову заглушку, заснул. Флажок трепыхался на ветру, как красная рыбка.
А дети всё продолжали прыгать на упругих колеях.
Старший мальчик сказал, что его зовут Курбан, и стал в знак особого доверия к Саньку перечислять имена отца, дяди, деда, прадеда, прапрадеда. Прыгал и всё перечислял, перечислял.
— Запомнил? — спросил он.
— Запомнил, — соврал Санёк.
— Сейчас напишу, — засомневался в Саньковой памятливости Курбан. — Тогда обязательно запомнишь.
Ом сел на песок, старательно вывел пальцем букву «Ю» и наткнулся на сидящую под песком ящерицу. Все кинулись её ловить, и, таким образом, имена родичей Курбана остались ненаписанными на песке, а ящерка поймана.
Осмотрев пленницу со всех сторон и подразнив — она небольно кусала пальцы, — ей вернули свободу.
И тут Санёк обнаружил за пазухой гильзу и, конечно, не мог не похвастаться трофеем, добытым в воздушном бою.
— Подары! — сказал Курбан. — Ну, подары. Будет память.
— Подары! — пискнула девочка и заулыбалась.
Сане к заколебался: жалко. Но потом всё-таки подарил.
Курбан обрадовался и сказал Саньку, что он джигит.
— В следующем бою я их наберу хоть сто штук, — бросил джигит небрежно и поймал на себе восторженный взгляд девочки.
И тут всё враз стало на свои места: она — Монгола! А когда улыбнулась, он уверился в том окончательно. Его сердце радостно забилось.
— Я тебя знаю, — сказал Санёк.
— Хорошо, — ответила девочка и заулыбалась.
— Когда подрасту, прилечу к тебе на красном самолёте. Мы полетим в Африку.
— Вот хорошо! — обрадовалась девочка. — Обязательно прилети. Не забудь.
— Ни за что не забуду.
— Я буду ждать твой самолёт. Прилетай поскорее.
Приятели Курбана рассматривали гильзу со всех сторон, насыпали в неё песку, свистели по очереди в горлышко.
— Фашиста сбили, — сказал Санёк. — Из пулемёта. Этой гильзой. У меня их много.
— Баракалла! Машалла! — воскликнул Курбан. — Вот джигиты!
— В море упал фашист. Утонул.
— Смерть фашистским оккупантам!
— Он сбил.
Санёк показал на стрелка, который мирно похрапывал под плоскостью в холодке.
— Баракалла! Машалла! Вот молодец!
Ребята подошли к стрелку и, присев на корточки, принялись его рассматривать.
— Он и до того сбил двух фашистов, — продолжал Санёк, бросая взгляды на Монголу.
— Какой джигит! Как его имя будет?
— Дядя Иван. Эта гильза от его пулемёта.
Курбан и его приятели снова занялись гильзой, которая после рассказа Санька приобрела дополнительную ценность.
— Как тебя зовут? — спросила Монгола.
— Санёк.
— Санёк — это хорошо, — одобрила девочка и заулыбалась знакомой улыбкой.
А тем временем к самолёту подъехала тележка, которую вёз ишачок, а в тележке высокий старик — самый старший на острове.
Мужчины выгрузили котёл, бидон с водой, чайник из красной меди, лепёшки.
Санёк рассматривал ишачка. Ну до чего же он хороший!
— Кушать надо мало-мало, — сказал главный старик.
— Сколько мы вам должны за хлеб-соль? — спросил полковник.