— Что это? — спросил Санёк, поглядывая с неодобрением на крикуна — звезду позорит.
— Не обращай внимания, наши зенитки стреляют — сшибают фашистов.
«Это хорошо, — подумал Санёк. — Пусть побольше сшибают. Тогда домой поедем».
Потом он заснул.
Почти каждую ночь принималась выть сирена, наводя на людей страх. Санёк был уверен, что прячутся единственно ради того, чтоб не слышать воя. Теперь у мамы всегда был наготове чемоданчик с документами, золотым медальончиком и вышивками. Она очень хорошо вышивала. До войны отец приносил ей парашютные стропы, она их распускала на нитки и красила в маленькой кастрюльке. И этим разноцветным шёлком вышивала целые картины. Она очень дорожила своими работами. Да у неё, пожалуй, больше ничего и не было, кроме вышивок и медальончика с фотографиями сына и мужа.
Однажды завыло днём. Мама схватила чемоданчик и сказала Саньку:
— Воздушная тревога!
И вот они шли по знакомой дороге с тётей Софико, Васо и Дэвико, и вдруг Санёк увидел двух больших мальчиков, которые крутили ручку машины. И из машины раздавался вой сирены. Санёк никак не мог понять, куда смотрят взрослые. Надо было отогнать мальчишек от машины — тогда наступит тишина и можно возвращаться домой — играть в войну или рисовать.
— Мама, гляди! — обратил он внимание матери на мальчишек, создающих воздушную тревогу. Но та будто и не видела ничего особенного в творимом безобразии.
Санёк думал, что стоит только оставить машину в покое, и тотчас же объявят отбой.
Иногда от отца из Туркмении приходили письма, сложенные треугольничком. Он писал, что выполняет приказы командования и скоро возвратится. Тогда можно будет ехать домой.
ПЕРЕЛЁТ В БАКУ
Прошла зима. Почти каждую ночь приходилось прятаться в бомбоубежище.
Наконец вернулся Степан Григорьевич, похудевший и загорелый до черноты.
— Здесь хорошо, а дома лучше, — сказал он. — Будем помаленьку выбираться в Москву.
— Это опасно, — сказала мама, — кругом бои.
— Сейчас не поймёшь, где опаснее. И города бомбят, и железные дороги.
— Но сюда фашист не доберётся.
— Кто знает! Собирайтесь.
— Нищему собраться — только подпоясаться, — пошутила мама и взяла свой чемоданчик с вышивками.
— На чём поедем? — спросил Санёк.
— На самолёте, — ответил отец. — Вот и покатаешься заодно.
На аэродром Степана Григорьевича с семейством повёз старый авиационный мерин Дукат, старинный Саньков знакомец. Очень ленивый. Его, бывало, заставят подтянуть бочку с водой — самолёт помыть, а он сделает два шага да и заснёт, губы развесит. Санёк со своим приятелем Ванюшкой, сыном механика Петровича, развлекались тем, что набирали мелких камешков и накладывали их сонному Дукату за нижнюю губу. А тот, не замечая подвоха, продолжал дремать. Но вдруг открывал глаза и фыркал — выплёвывал камешки. И при этом глядел на шалунов неодобрительно. Санёк с Ванюшкой умирали со смеху и ждали, когда тот снова заснёт. И опять за своё.
Петрович иногда ругал мальчишек:
— Брысь, бесенята! Чего над стариком смеётесь? Сами будете стариками.
Городок, залитый предутренним синим светом, ещё спал. Ни одна собака не взбрехнула на громыхание брички по булыжной мостовой. Белели стволы тополей вдоль дороги, а за ними громоздились льдистые горы, тронутые по вершинам лучами невидимого пока солнца. Войны будто и не было.
Дукат на этот раз бежал довольно весело и задремал по дороге всего два раза.
Подъехали прямо к самолёту, у которого уже находился механик Петрович и собаки — Жулька и Дутик.
Заметив Дуката, собаки затявкали, показывая, что охраняют авиационную технику. Мерин даже не глянул в их сторону и, по своему обыкновению, тотчас же заснул. Он прекрасно понимал, что бдительные аэродромные часовые лают единственно из подхалимажа.
В то время на аэродромах бывало предостаточно всякой живности — состарившиеся лошади, коты-помоечники и приблудные собаки. Причём собаки, оправдывая хлеб насущный, безошибочно отличали своих и исправно облаивали чужаков.
— Эх, Степан Григорьевич, — сказал механик. — В мирное время я ни за какие коврижки не выпустил бы твой самолёт в рейс.
Отец потрепал механика по плечу.
— Как-нибудь доползём по холодку. Не беспокойся, Петрович.
— Мотор на твоём ероплане старый, как… ну, как Дукат. А нового у меня нет. Нельзя лететь на таком моторе — подведёт в любую минуту. И сесть негде — кругом горы.
— Ничего. Дукат не подведёт. — Отец положил руку на холку мерина.