— А если подведёт?
— Сейчас и исправные машины сбивают. Ничего. Как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест».
Мама забралась в заднюю кабину.
Отец попрощался с Петровичем:
— Ну, не поминай лихом!
Санёк попрощался с Петровичем, собаками и Дукатом.
Отец посадил Санька маме на колени и сказал:
— А теперь я вас пристегну привязным ремнём. На всякий случай.
— Зачем? — спросила мама. — Не вывалимся.
— Так спокойнее, — возразил Степан Григорьевич.
— Могут напасть?
— Пусть только попробуют! — засмеялся отец. — Удеру.
— На тихоходе и удерёшь?
— Удерём. Оврагами, кустами, между гор. Не беспокойся.
— Правильно фашисты называют У-2 «рус фанэр», — сказала мама.
— Прошу не оскорблять самолёт — он может обидеться. Да, мы — русская фанера, и нас можно поджечь с одной нули, но сперва попробуйте догнать и попасть.
— Где наш пулемёт? — встрял Санёк. Рядом с отцом он чувствовал себя героем.
Степан Григорьевич дал ему отвёртку и сказал:
— Вот! Как увидишь фашиста — стреляй. Патронов не жалей. Поехали!
Он шагнул с земли на ступеньку, потом на другую и, упершись руками в борта, легко перебросил своё тело в кабину. Надел шлем с очками. Про эти очки взрослые говорили: «По последней моде — бабочкой».
— Эй, Петрович! — крикнул он. — Выключено!
— Понятно, — отозвался тот и принялся проворачивать воздушный винт, что, наверное, было нелегко — лопасти держала сила, называемая компрессией. Вот провернул раз, другой, третий.
По отцову затылку было видно, что он тоже что-то делает в кабине.
— Контакт! — крикнул Петрович и дёрнул лопасть.
— От винта! — ответил отец, а механик и без того отбежал в сторону, чтоб его не ударило по голове.
Пропеллер завертелся. Отец обернулся — в очках его не враз и узнаешь — и махнул рукой: поехали, мол. И Санёк махнул и показал отвёртку.
Самолёт, переваливаясь на неровностях аэродрома, покатил на старт. Мотор загудел так сильно, что внутри всё задрожало. Стали разгоняться всё быстрее. И Санёк сообразил, что самолёт в воздухе, когда увидел внизу полосатые аэродромные будки и деревья.
Сверху городок походил на лоскутное одеяло, по которому разбросаны игрушечные домики. А вон две игрушечных коровы щиплют травку. Маленький человечек, загородившись рукой от солнца, глядел на самолёт, а рядом маленькая собачка болтала хвостом.
Санёк вспомнил чудесный рисунок, где самолёт с красными крыльями и девочка Монгола.
А дальше пошли горы. Ближние сияли ослепительной белизной, а отдалённые казались отлитыми из голубого стекла.
Горы выдвигались одна из-за другой. Санёк глядел на них, глядел, да так и заснул с отвёрткой в руке.
И проснулся от тишины.
— Приехали! — сказал отец.
— Уже Москва? — обрадовался Санёк.
— Нет, это Баку. До Москвы нам лететь да лететь. Будем добираться на перекладных. Пойду искать самолёт.
— А на твоём не полетим? — заволновался Санёк.
— На нём надо менять мотор и перетягивать обшивку.
— И тебе потом перешлют его в Москву?
— Непременно. В конверте с сургучной печатью, — засмеялся отец.
НЕМИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ
Степан Григорьевич пошёл договариваться насчёт самолёта, чтоб лететь дальше. Санёк с мамой устроились в сквере за аэродромной стоянкой. Тут же сидела старушка с маленькой девочкой — беженка из Ленинграда. Она стала рассказывать, какая жизнь в осаждённом городе, и всё не могла поверить, что ей удалось выбраться живой.
— Представьте, каково, если отключена вода, отопление и электричество, — говорила она маме. — А мороз под сорок градусов. Нечистоты выливали прямо на лестницы, так как ни у кого не было сил двигаться. Самодельные печки-буржуйки топили мебелью и книгами…
Мама не хотела, чтоб Санёк слышал про ужасы войны, и сказала ему:
— Поди поиграй вон с тем мальчиком.
И он пошёл, не зная, во что играть.
Молодой человек лет шести, чернявый и краснощёкий, заметив некоторую неуверенность в движениях Санька, подошёл к нему сам и миролюбиво, будто что-то хорошее, предложил стыкнуться.
Санёк хорошо знал значение этого слова, так как мальчики постарше постоянно стыкались в овраге за домом — подальше от взрослых.
— Зачем? — задал он вполне резонный вопрос.
— A-а, просто так.
Санёк задумался: драться ему не хотелось.
— Только, чур, ты — Германия, — предупредил мальчишка. — А я — Советский Союз.
— Нет, лучше ты будешь Германия, — возразил Санёк.