— Да, ты прав. «Красные листья» были ей дороги, — сказала Конни. — Вот что! Мне тоже не нужны ее деньги. Как это будет выглядеть, когда на свете так много сирот, так много обездоленных, а я возьму себе эти деньги?
— Это будет выглядеть нормально, Конни, — сказал Альберт. — Это будет выглядеть как будто у тебя есть здравый смысл. Мне, если я возьму ее деньги, просто будет очень погано. А ты вполне можешь взять.
— Я не собираюсь брать ее деньги… — Конни повысила голос. — Ты что, смеешься надо мной, да?
— Подумай о том, как хорошо путешествовать по Европе. Ты же всегда мечтала об этом.
— Альберт, я всегда мечтала об этом с тобой, — с чувством произнесла Конни.
— Такая возможность, детка, не исключается и сейчас.
— Альберт Мейплтоп, я не хочу путешествовать по Европе на ее деньги. Даже с тобой.
— В этом действительно будет заключаться определенная ирония, — сказал Джим. Он был одет в черный свитер, с которого то и дело обирал светлые собачьи волосы.
— И никакой в этом иронии не будет, — возразил Альберт. — Мы никогда не были в Европе.
Наступила долгая мучительная пауза. Наконец Конни произнесла, ни на кого не глядя:
— Я всегда считала, что Шотландия относится к Европе.
Шотландия! Лицо Спенсера прижалось к зеркалу, он почувствовал на своей коже его холодную ровную поверхность. Наконец-то до него дошло. «Господи, какой я идиот!»
Когда он снова настроился на их разговор, то увидел, что Альберт потянулся через стол и погладил руку Конни, успокаивая ее:
— Ну довольно же, дорогая, хватит. Она умерла. Хватит.
— А почему от этого все должно стать лучше? — бросил Джим.
— Не лучше, — грустно сказал Альберт. — А просто все кончилось.
— Мы были друзьями, Констанция, — сказал Альберт. — Друзьями. Просто у тебя очень богатое воображение.
Мог ли Спенсер уличить сейчас Альберта в наглой, беспардонной лжи? Трудно сказать. Любовных писем Альберта к Кристине он не видел ни одного и от нее к нему тоже. Их обоих Спенсер тоже не мог представить вместе, не ощущал запаха его одеколона на ее одежде, того, как смешиваются их дыхания на ноябрьском холоде. Но он все же видел кое-что, возможно, более сильное, более красноречивое. Пакетики с картонными спичками и зажигалки, салфетки из страны с невероятно зеленой травой, страны, где мужчины носят юбки, а волынки играют заунывную музыку, такую странную для нашего уха. Он имел возможность убедиться в том, чем был для Кристины Ким, в девичестве Синклер, Эдинбург, чем была для нее Шотландия, и именно поэтому Спенсер О'Мэлли твердо знал теперь, что Кристина с Альбертом были не просто добрыми друзьями.
Кристина любила Альберта.
И это все меняло.
«Какого же черта она встречалась с Джимом? — Спенсер прижал ладони к зеркалу. — Если Альберт и Кристина хотели быть вместе и если Джим был привязан к Конни, почему, черт возьми, они играли в эту дурацкую игру, как в мюзиклах?»
Головная боль начала Спенсеру надоедать. Почему, почему, почему? Вопросы, одни вопросы. А как тогда быть с заявлением «Не сошлись характерами»? Или это было только с одной стороны? Может быть, Альберт не врет? Может быть, они действительно были только добрыми друзьями?
И он отказывается от ее денег. Она оставила их ему, а также своему парню и девушке, которая была ее лучшей подругой. Почему же Альберт не берет ее деньги? Это же очевидно, что он не хочет их брать.
Скоро Спенсер услышал слова Джима Шоу:
— Это хорошая мысль, Альберт. Насчет «Красных листьев». Это будет для них отличный подарок.
— Да, — сказал Альберт. — Кристина как-то упоминала, что они хотят сделать ремонт и все обновить. У них ведь только несколько палат наверху, и они переполнены. С этими деньгами они смогут построить еще один корпус.
— За девять миллионов долларов? — воскликнула Конни. — И не один корпус.
— Да, это отличная идея, — согласился Джим. — Но почему Кристина сама не додумалась до этого?
— Потому что мы ей были ближе, и она заботилась о нас больше, чем о «Красных листьях», — сказала Конни. — Но вы правы. Мы должны отдать деньги им. Кто там всем руководит?
— Я не помню, — сказал Альберт. — Я напишу им письмо, а когда деньги можно будет получить, пошлю чек. Они будут счастливы.
— А ты? — мягко спросила Конни. — Ты будешь счастлив?
Спенсер не видел лица Альберта, но он видел лицо Конни.