— Мы оба работаем, доктор, — сказал Спенсер.
— Нет, детектив О'Мэлли, вы теперь не работаете, а только ждете. — И с этим он ушел, а Спенсер остался в холодной голой комнате один.
Он очень устал, и его мысли медленно двигались, приближаясь к Кристине, которая пятилась по снегу под горку. Что заставило ее сойти с тропинки? А потом ее толкнули, и она упала и не смогла дышать. Она пыталась сопротивляться, но не могла дышать. У Спенсера заболело сердце. Он пытался думать о чем-то еще — о Говарде Киме, о том, как ему пришлось жениться на девушке, которую он даже не видел в глаза. Он сделал это ради того, чтобы жить в Америке. Он женился на Кристине Синклер и взял деньги ее отца, чтобы обеспечивать жену. Где сейчас Кэтрин Морган Синклер? Адрес неизвестен. Мысли Спенсера перекинулись на Джона Генри Синклера. Как он умер? Самоубийство? Это кажется правдоподобным, поскольку его единственная дочь так оскандалилась. Но разве лучше вынуждать свою шестнадцатилетнюю дочку выходить замуж за корейца, которого она ни разу не видела, и отправлять ее с ним в Нью-Йорк? Может быть, Джон Генри Синклер действительно умер от сердечного приступа? У Спенсера у самого сердце заболело, когда он пытался сейчас перебраться вброд через эту лужу мерзости. Нужно обязательно найти Кэтрин Морган Синклер.
«Кристина, Кристина… Ответь: ты сопротивлялась? В эту глухую снежную ночь — ты боролась и кричала, мотала головой, дергалась задыхаясь, и так до самого последнего вздоха? А приближение смерти тебя удивило?»
Спенсер размышлял, уронив голову на руки. Разбудил его доктор Иннис. Он держал под мышкой конверт из плотной манильской бумаги.
— Вот, — произнес он мягко.
Спенсер уставился на него, протирая глаза. Он чувствовал себя невероятно дерьмово: веки отяжелели, а внутри было пусто, как будто оттуда все выкачали. Доктор же Иннис, напротив, выглядел посвежевшим и взбодрившимся. Он больше не потел и не страдал одышкой. У него даже порозовели щеки. «Этот человек расцветает, кромсая посреди ночи людские оболочки, которые покинула душа, — подумал Спенсер. — Как такие ночные существа называются? О них еще писала Энни Райе».
— Я сделал предварительный анализ крови, — сказал доктор. — И оказался прав. В крови никакого алкоголя, ни капли.
Спенсер кивнул. Воспаленные глаза щипало. Он спросил:
— Сколько сейчас времени?
— Пять тридцать, — ответил доктор. — Вам нужно пойти домой и немного поспать. Я сделаю анализы к понедельнику. Хорошо? А до тех пор вам остается пребывать в сомнениях. Ладно?
— А разве у меня есть выбор, пребывать или не пребывать? — сказал Спенсер, вставая и протягивая руку за протоколом вскрытия.
Доктор Иннис отодвинул его и, извиняясь, сказал:
— Он еще не готов. Я не могу точно установить время наступления смерти. До вчерашнего дня, пока она не появилась в морге, отсутствовало трупное окоченение, не было и следов разложения, отсутствует содержимое в желудке. Да и рентгеновские снимки еще не готовы, чтобы их можно было приобщить к делу. Протокол я пришлю вам в управление в понедельник.
Спенсер чувствовал себя так, как если бы у него во рту было полно ваты, и голова изнутри тоже была набита ватой.
— Насчет установления времени, когда наступила смерть, не очень беспокойтесь, — произнес Спенсер, еле ворочая языком. — Когда она умерла, мы знаем. Можете написать, что это произошло между десятью минутами второго и половиной второго ночи в среду двадцать четвертого ноября 1993 года.
— Вы в этом уверены?
— Да. Последний раз, когда ее видели живой, она находилась в сорока пяти метрах от места смерти. Это было в час ноль пять.
— Понятно. Она не могла умереть значительно позже?
— Нет. Она была полностью обнажена, а на дворе был мороз. Ей следовало повернуться и бежать домой. Я убежден, что она так и собиралась поступить, но что-то ей помешало. Через лес она никогда домой не возвращалась.
— Да, вы правы, правы. Прекрасно. Напишем: смерть наступила между часом десятью и часом тридцатью. — Иннис что-то написал на конверте. — Кстати, волосы у нее под ногтями оказались не человеческими. Вероятнее всего, это собачья шерсть.
— О, — сказал Спенсер. Он так устал, что не хватало сил даже на разочарование. — Тогда сделайте, пожалуйста, для нас анализ крови. Хорошо?
Пять тридцать утра. Это было слишком, даже для него. Он был на ногах уже двадцать один час. А чувствовал себя так, как будто провел на ногах не двадцать один час, а сто двадцать один.
Спенсер поехал домой, в Хановер. Было еще совсем темно, но небо уже начало приобретать металлический оттенок зимнего рассвета. Он втащил себя в квартиру и посмотрел на свое кресло. Есть или пить виски было слишком поздно или, наоборот, слишком рано. Спенсер снял свои коричневые ботинки, с носками вместе, а потом заглянул в пустой холодильник. Ему захотелось задернуть шторы, но потом он передумал — ведь было уже утро — и направился в спальню, думая, что сможет поразмышлять обо всем: и о крови, найденной под длинными красными ногтями, и о следах, оставленных коленями на груди Кристины, о самой Кристине, о ее письмах, о Говарде, за которого она вышла замуж, и об Альберте, которого она любила, и о «Красных листьях», которые, наверное, расцветут, получив ее состояние. Вместо этого он упал на постель и мгновенно заснул.