Сейчас он, несомненно, при деньгах. Теперь уже благодаря официальной жене. Живет один и, кажется, этим счастлив, уютно устроившись в той же самой социальной среде, которая его выплюнула, когда он был подростком. Натану Синклеру не нужно было ездить в Эдинбург, чтобы изучать рационалистическую философию. Этот человек, кажется, жил в мире с самим собой и с тем, что совершил, и не было большего страдания для католической души Спенсера, чем видеть это. Конечно, Натану было отчасти жаль, что так получилось. То обстоятельство, что он был вынужден убить Кристину, слегка омрачало его существование. Но ненадолго. Это страшный, опасный человек. Для него совершить убийство ничего не стоит, для него это событие обыкновенного ряда, незначительное, которое легко забывается, — что-то вроде прогулки с Аристотелем.
— Можно подумать, что ты, детектив, знаешь, кто я есть на самом деле, — с невозмутимым видом проговорил Натан.
Сжимая под столом кулаки, Спенсер наклонился к нему:
— Синклеры усыновили тебя. Как ты можешь быть таким бессердечным?
— Кто бессердечный? Они действительно усыновили меня и сменили имя. Они дали мне имя своего умершего сына. Каждый год двадцать первого ноября, невзирая на праздники Благодарения, они тащили меня на семейное кладбище, вынуждая класть цветы на могилу Натана Синклера. Я это делал каждый год, начиная с семилетнего возраста. Я скажу тебе, приятель: это выглядело действительно забавно. — Натан сухо рассмеялся. — В соответствии с эпитафией на могильной плите я давно уже был мертвый.
Спенсер слушал его через силу, но ведь для того он сюда и приехал.
— А у тебя до этого было имя?
— Конечно. Но я его не помнил. Воспитательницы звали меня Билли.
— Билли, Натан, Альберт, — покачал головой Спенсер. — Ты сам хоть знаешь, кто ты?
— Знаю ли я, кто я? — переспросил Натан. — Вот ты утверждаешь, что тебя зовут Спенсер, но я слышал, как твои приятели-легавые звали тебя Трейси, а когда ты представлялся, то назвал себя Спенсером Патриком О'Мэлли. Так кто же ты на самом деле?
— Со мной все ясно. — У Спенсера от бессильного гнева уже началась во всем теле дрожь. — Я Спенсер Патрик О'Мэлли.
— И со мной тоже все ясно: я Альберт Мейплтоп.
— Это Кристина выбрала тебе имя и фамилию?
— Мы это выбрали вместе, — ответил Натан.
— А татуировку на руке вы тоже выбирали вместе? С инициалами. Ты после смерти Кристины пытался удалить ее с помощью хирургов?
— О чем ты говоришь, детектив? Зачем мне это было нужно?
— Скажи мне, Натан-Альберт-Билли, ты любил ее?
— Да, я ее любил, — ответил Натан сразу, не задумываясь.
— И ты ее убил?
Ответ последовал незамедлительно:
— Нет. Я ее не убивал.
Магнитофон продолжать жужжать.
— Ты лжешь?
— Нет, я не лгу.
— Ты лгал всю свою жизнь, всем подряд и обо всем. И теперь ты тоже лжешь?
— Нет, не лгу.
— Понятно.
— У меня есть алиби, детектив. И ты это знаешь.
— Да, алиби. — Спенсер сосредоточенно барабанил пальцами по своему пустому бокалу.
Натан засмеялся.
Затем они замолчали. Натан ел ножку индейки без майонеза, а Спенсер потягивал кофе. Он вспомнил о бабушке и не удержался от вопроса:
— Ты знал, что Луиза Морган составила завещание?
— Конечно, я знал, что она составила завещание. Это такие люди, эти Синклеры и Морганы, они только родились, и у них уже были у всех завещания. — Натан отрезал большой кусок от ножки и продолжил: — Это было еще тогда, когда Кристина жила в Бруклин-Хайтсе. Она рассказала мне, что бабушку взбесило, как ее дочь обошлась с Кристиной — единственной внучкой. Луиза не могла поверить, что они выгнали Кристину, ожидающую ребенка, только потому, чтобы хорошо выглядеть перед соседями. После этого Луиза отвернулась от семьи Синклер точно так же, как они отвернулись от Кристины. Она поклялась, что лишит их всех наследства, включая мать Кристины.
— А Кристина сказала тебе, кому Луиза Морган оставила все свое состояние?
Натан сделал паузу, вздохнул и признался:
— Крисси сказала, что не знает.
Услышав из уст Натана Синклера уменьшительное имя Кристины, Спенсер вздрогнул. В этом было что-то кощунственное.
— Похоже, ты считаешь, что Луиза Морган была права, лишив семью Синклер наследства.
— Абсолютно. Они обошлись с Кристиной ужасно. Мне наплевать на то, что они сделали со мной. Я этого ожидал. Кто я для них? Но она была их принцессой, их светом в окошке. Все, чем жили они оба, Джон и Кэтрин, — все это сконцентрировалось в Кристине.