— Послушай, — сказал Джим, показывая на мост. — Ты еще по этой штуковине в этом году ни разу не проходила.
Кристина посмотрела на мост, потом на Джима. Они свернули в сторону от моста.
— Наверное, не представилось случая, — сказала она, — как следует выпить. Да и холодов настоящих пока не было.
— Ах да, я забыл, тебе ведь нужен для выступления настоящий мороз. Иначе не так интересно. Правильно?
— Правильно, — ответила она, думая: «Он пытается меня задеть. Почему?»
— А знаешь, завтра ожидается сильная метель, — сказал Джим.
— Отлично, возможно, как раз завтра я и совершу свой первый в этом году поход, — мягко проговорила Кристина.
Джим не ответил, и они прибавили шагу, чтобы поскорее добраться до библиотечного корпуса Бейкер-центра.
Они сидели и занимались, но мысли Кристины были далеки от «Этики» Аристотеля. Она думала о предстоящих праздниках Дня благодарения. Вспоминала, как проходили прежние. Через два дня среда, и ее друзья разъедутся. Интересно, будут ли открыты на праздники кафе и рестораны? Она помнила только, что раньше почти каждый день ела суп в «Обедах у Луи» и португальские булочки в кафе «Все, кроме анчоусов». И еще апельсины у себя в комнате.
Джим продолжал читать, иногда отрываясь от книги, чтобы спросить о чем-нибудь Кристину — разумеется, по поводу прорабатываемого материала, но она никак не могла сосредоточиться. Ей хотелось сказать ему: «Давай уйдем отсюда. Уйдем куда-нибудь. Например, возвратимся в общежитие и отведаем стряпню Конни, а потом споем песенку «Счастливого дня рождения» для Альберта».
Кристина погладила руку Джима. «А вообще, существовало ли такое время, когда ты был влюблен в меня без памяти, — думала она, — или мне это просто пригрезилось? Ты очень умный, объездил почти весь мир, и впереди у тебя в жизни светлая, широкая дорога. Но что же случилось с нами? Все становится так плохо».
Она встала:
— Джим, давай возвратимся.
— Крисси, я еще не закончил.
— Я знаю, — возразила она. — Но Конни испекла пирог. К тому же мне нужно выгулять собаку.
— Альберт с ним сходит, — сказал Джим. Она сложила свои книги и объявила:
— Я ухожу. Пожалуйста, пошли вместе.
— Нет, мне нужно остаться и закончить работу, — ответил он и углубился в Аристотеля.
Этот Аристотель писал, что добродетель требует, чтобы правду мы почитали выше своих друзей. Кристина встряхнула головой. «Этика» всегда была для нее самой трудной. И «Критика практического разума» Канта тоже. Большую часть своей жизни Кристина боролась против своего собственного категорического императива. Ее окружали люди, которые, в общем-то, ей были не нужны, но именно с ними приходилось проводить время. А вот Спенсер… Кристине показалось, что он ей нужен.
«Мужчины хороши лишь в одном, но плохи в очень многом», — писал Аристотель. Кристине эта фраза всегда казалась загадочной. Так, как ее понимала она, это означало, что у мужчин вообще отсутствуют чувства или они их вытесняют из своего сознания.
Кристина нежно коснулась шеи Джима, а затем поцеловала его в макушку.
— Джимбо, извини (Боже, за какое же бессчетное количество вещей ей бы следовало перед ним извиниться!). Я сейчас заниматься совершенно не в состоянии. Приходи поскорее, хорошо? Попробуем пирог.
— Ага, — пробормотал он, не поднимая головы.
Они собрались вокруг весьма сложного сооружения, которое называлось тортом. Конни приготовила его для Альберта. Торт представлял собой неровные, неодинаковой величины охлажденные кофейные коржи, соединенные кремом, а сверху были натыканы земляные орехи, шоколад и еще двадцать две свечи.
Конни хотя и оделась соответственно случаю, но настроение у нее было далеко от праздничного. Это было видно по ее напряженным губам, покрытым ярко-розовой помадой, и голубые тени вокруг глаз не могли затушевать их затаенную печаль.
Все пятеро смотрели на торт, как будто это был только что освежеванный барашек. Аристотель же поглядывал на торт с таким видом, как будто это последний кусочек еды, оставшийся на земле.
Событию добавлял торжественности и тот факт, что прибыл Френки Абсалом. Обычно выкурить Френки из его общежития Эпсилон было делом довольно трудным, но своим присутствием сейчас Френки одаривал Альберта, и это было самое малое, что он мог сделать для своего старого приятеля, с которым он жил прежде в одной комнате в общежитии.