Однажды на берегу играли Кешка, Круглый Толик и Людмилка. Мальчишки ходили по бревнам у самого берега. Людмилка сидела на песке и поддразнивала:
— Слабо дальше!.. Слабо дальше!..
Мальчишки не очень-то слушали, что она там кричит, и скоро ей надоело их дразнить. Она стала переплетать свои маленькие, с мизинец, косы.
Налетел ветер, вырвал у нее из рук белую шелковую ленточку и отнес на самые дальние бревна.
Людмилка заревела:
— Моя ленточка!.. Теперь мне от мамы попаде-ет… И все из-за вас!.. Зачем меня на речку позвали?..
Никто Людмилку не звал. Она сама пришла. Кешка видел, что ветер вот-вот сбросит ленточку в воду. Крику будет на весь двор!.. Не раздумывая, он прыгнул на бревно подальше, потом на следующее. Добрался до ленточки; только наклонился, чтобы ее поднять, как бревна расступились и он провалился в воду. Не успей Кешка вовремя расставить руки, случилась бы непоправимая беда.
— Кешка утонул! — вскрикнула Людмилка.
Толик, чувствовавший себя на бревнах очень неустойчиво, прыгнул на берег и что есть мочи припустил к дому. Людмилка, воя от страха, неслась следом.
— Мама!.. Никому не скажешь? — выпалила она, врываясь в квартиру. — Кешка утону-у-ул!..
— Да что ты! — всплеснула руками Людмилкина мать, заперла дочку на ключ, быстро выскочила на лестницу и застучала по ступенькам тонкими каблуками.
Кешка тем временем держался за бревна, болтал ногами в воде, стараясь закинуть хоть одну наверх. Но либо ботинки стали тяжелыми, либо сил у Кешки осталось совсем мало — выкарабкаться ему не удавалось. Волнами поддавало соседние бревна. Они били Кешку по рукам. Пальцы немели. Плечи опускались все ниже. Вода уже щекотала подбородок. А над речкой спокойно кружились чайки.
— Держись, Кешка!
От забора, перескакивая через камни, размахивая руками для равновесия, мчался Мишка. За ним, пыхтя, катился Круглый Толик.
Мишка кричал:
— Держись!
Кешка крепче вцепился в скользкую кору, а Мишка вскочил на бревна, прыгнул раз, другой… лег на живот и схватил Кешку за ворот.
На берегу Кешку подхватил Толик. Ребята вели его медленно, осторожно.
Мишка рассказывал:
— Прибегает Толик, кричит: «Кешка тонет!..» Я ходу!..
Круглый Толик застенчиво отворачивался — все-таки не он спас Кешку.
Кешка едва переставлял ноги и скоро без сил повалился в теплый песок. Ему казалось, что песок колышется под ним, расползается. Кешка запустил в него пальцы и закрыл глаза. Ребята стащили с Кешки ботинки, брюки, рубашку, разложили на камнях сушить.
— Теперь искусственное дыхание надо, — заявил Мишка.
— Он ведь и так дышит. — Толик неловко погладил Кешкино плечо. — Кешка, ты дышишь?
— Дышу…
— Мало ли что… «Дышу»… А может, у тебя полная внутренность воды. По правилам обязательно искусственное дыхание полагается. — Мишка схватил Кешку за руку, Толик взял за другую.
— Довольно! — кричал Кешка.
Мишка ворчал строго:
— Терпи, я сам знаю, когда довольно.
Кешка терпел, а его друзья старательно пыхтели, нажимая ему на живот, на грудь. Остановились они внезапно. Толик даже приподнялся, собираясь задать стрекача. От забора к речке бежали Кешкина мама, Кешкин сосед — шофер Василий Михайлович, соседка тетя Люся. Позади всех, осторожно пробираясь между камнями и досками, поспешала мать Людмилки.
Сразу стало шумно. Тетя Люся принялась тормошить Кешку, будто сомневаясь, он ли это. Василий Михайлович стоял, сурово сдвинув брови. А Кешкина мама опустилась на желтые камни и заплакала. Ребята прижались друг к другу; они почти оглохли от шума, оторопели от такого яростного внимания… А Кешка посмотрел на маму и сказал:
— Ну чего ты, ма?.. Ну чего?.. Я ведь не утонул, а ты плачешь!..
Взрыв
Напротив дома, в котором жил Кешка, стоял высокий забор. За ним лязгали машины, шипела электросварка. А вечерами прожекторы, укрепленные на столбах, вонзались лучами в землю, будто плавили ее. За забором была глубокая яма — котлован. До дна ямы не доставали даже экскаваторы; рабочие поднимали землю лебедками. Вот туда, на самое дно котлована, и светили прожекторы. Ребята привыкли к яме за забором и перестали заглядывать в щели.
Однажды ребята увидели, что над забором возвышается бетонная башня. Не очень высокая, правда. Через несколько дней над башней выросла пара долговязых подъемных кранов. Рабочие день и ночь плели по стенам башни редкую сетку из толстых железных прутьев, обивали стены досками. А краны выливали большущие бочки жидкого бетона на железную сетку между досками. Бетон затвердевал. Башня лезла вверх. Она поднималась, громадная, серая, без окон, без дверей.
— Что же это будет? — гадали ребята. Гадать было трудно: никто из ребят за всю свою жизнь не видел еще такой башни. Наконец все сошлись на том, что за забором строят атомную электростанцию. Это было очень любопытно.
Как-то вечером в Кешкину квартиру позвонила дворничиха тетя Настя.
— Не закрывайте на ночь окон, — предупредила она. — Взрыв будет.
— Что, война? — высунулся из-за мамы Кешка.
Но мама сердито топнула ногой, а тетя Настя замахала руками.
— Что ты, господь с тобой!.. Такие слова говоришь. Даже подумать страшно. Взрыв на строительстве будет. Вон за забором.
Тетя Настя ушла, ворчливо напомнив еще раз о том, чтобы не закрывали плотно окон, не то стекла вылетят. А мама привела Кешку в комнату и велела ему сесть на стул.
— Кешка, дай честное слово, что не будешь торчать у окна.
Кешка не любил разбрасываться честным словом. Честное слово — как клятва. А разве легко человеку спать, если за окном произойдет самый настоящий взрыв?
Кешка сопел, глядел на маму умоляющими глазами. Мама была непреклонна.
— Кешка, дай честное слово.
Кешка посмотрел на маму самым жалостным взглядом. Не помогло. Наконец он со вздохом прошептал:
— Ладно… Честное обыкновенное.
Не мог же он дать честное-пречестное или честное ленинское. Взрыв как-никак.
Мама дежурила на заводе в ночную смену. Пока она собиралась, Кешка ровно и глубоко дышал, притворялся спящим. Но только она закрыла за собой дверь, Кешка сел на оттоманке.
За окном тревожно дребезжали трамваи. Голубой свет метался по комнате. Люди за забором готовили взрыв.
Неожиданно в передней раздался звонок. Кешка соскочил с оттоманки, сунул ноги в мамины шлепанцы, побежал открывать. Наверно, мама чего-нибудь забыла.
— Это ты, мам?..
— Открывай, чего там! — раздался на площадке Мишкин голос. — Давай быстрее!
Кешка живо распахнул дверь, и в переднюю ввалился Мишка, в одних трусах, в ботинках на босу ногу. С Мишкиных плеч свисало серое байковое одеяло. К голому животу он прижимал подушку.
— Ночевать к тебе. Сейчас твоя мать заходила… Говорит, нам вдвоем не так страшно будет.
Кешка покраснел, пробормотал:
— А мне и не страшно вовсе. Заходи, будем вместе на оттоманке спать.
— Ты ложись, а мне нельзя, — заявил Мишка. — Мне надо у окна сидеть: мало ли что случиться может.
Кешке тоже необходимо было сидеть у окна, но он дал честное слово не слезать с постели.
Мишка, закутавшись в одеяло, сел к окну.
— Вокруг башни темно, — сообщил он. — Людей не видно.
Кешка подпрыгивал на оттоманке, старался хоть так рассмотреть, что делается около башни. Наконец он догадался, сложил все три подушки одна на другую, по бокам подставил валики и взобрался на это неустойчивое сооружение.
Башня возвышалась угрюмой громадой. Отвернув от нее узкие стрелы, настороженно замерли краны. Прожекторы не светили, лишь красноватая, со слабым накалом, лампочка покачивалась на ветру.
Прошло много времени, томительного и напряженного. Чтобы не уснуть, ребята обменивались короткими репликами.