Тощий юнец с испуганным лицом, завернутый в «барсовую шкуру», сшитую из кусочков черной и белой ткани, помахивая плеткой, шествовал под руку со своей Нестан-Дареджан. Голова его моталась по сторонам, как маятник, — должно быть, очень уж ему было не по себе в присвоенной им роли Тариэля.
Джаба стоял у лестницы и старался незаметно запечатлеть на пленке все заслуживающее внимания. «Хоть бы поскорее вручили приз за самый лучший костюм — сниму и уйду».
Но Джаба тут же отверг свое решение: никуда он не уйдет отсюда, пока не разыщет девушку в черной маске.
Космонавт в скафандре, подхватив под руку Икара с хрупкими крыльями, что-то нашептывал ему на ухо. Возможно, благодарил его за удачную идею. Джаба взвел затвор фотоаппарата.
— Тина!
— Кто это? Неужели Тенго?
— Он самый.
— Как ты меня узнал?
— Не обижайся, Тина, но… Тебя выдали твои ноги.
— Бессовестный! Посмотрим, какие будут ноги у твоей жены.
— В точности такие, как у тебя… Если только ты пожелаешь.
— Ух, как долго я вас искала! — Девушка-почтальон с мягкой настойчивостью повернула к себе Джабу. — Получайте свои письма.
Джаба глянул на конверты. «232-му», было написано карандашом на каждом из них.
— Подождать ответа? — Девушка явно придавала большое значение своей деятельности.
— Не надо.
В первой записке было написано: «Пожалуйста, сфотографируйте вашу шпагу и подарите мне снимок на память».
Во второй стояло: «Можете надеть маску — все уже пленились вашей красотой».
«Поддразнивают!»
— Здравствуйте, Джаба!
Радостно ошеломленный, Джаба быстро обернулся. Перед ним стояла та самая девушка в черной маске. На этот раз она была одна, без подруг.
— Откуда вы знаете мое имя? — Джаба не узнал своего голоса.
— Я о вас все знаю. — Электрический свет проникал под вуаль, влажные губы девушки тускло поблескивали.
«Наверно, кто-нибудь из близких знакомых». Джаба безотчетным движением придвинулся вплотную к лицу девушки. Та вдруг звонко рассмеялась, — казалось, лопнуло жемчужное ожерелье и зерна раскатились по каменному полу. Она поднесла к горлу длинные пальцы, словно схватилась за оборванные концы, чтобы рассыпалось как можно меньше жемчужин.
— Не старайтесь меня узнать — все равно не сумеете… Хотя… — Она замолчала, для большей безопасности повернулась так, чтобы на лицо ее падала тень, отбрасываемая Джабой, и продолжала: — Хотя мы еще сегодня встретились на улице.
— Где? Когда?
— Встретились… — повторила девушка.
Джабе показалось вдруг, что все смотрят на них, все прислушиваются, заинтересованные этой необычайной беседой, спешат к ним со всех сторон, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одного жеста.
— Войдемте в зал, — предложил Джаба.
— Я хочу уйти… Проводите меня до выхода?
— Разумеется! — Джаба помолчал. — Но если я вас так и не узнаю, покажете мне свое лицо?
— Нет, нет… Зачем? Я вовсе не подошла бы к вам, если… Ведь мы на маскараде!
— Вы — да, а я — нет, — улыбнулся Джаба, показав на свое открытое лицо. — Кроме того, выйдя на улицу, мы ведь покончим с маскарадом!
Они стояли близко от оркестра. Музыка мешала Джабе, впервые в жизни музыка раздражала его — потому что диссонировала с его мыслями и настроением. Казалось, он прислушивается к какой-то своей внутренней музыке, нащупал лишь самое начало; и в эту минуту он жаждал мертвой тишины, молчания, чтобы отдаться мелодии собственной песни и, быть может, заодно угадать, что слышит девушка.
Рассеянным, безотчетным движением Джаба взял черную маску под руку. Девушка задрожала. Джаба быстро отдернул руку. Так мог бы он притвориться глухим, из жалости сделать вид, что не слышал сорвавшегося с уст собеседника слова, в котором тот выдал сокровенную свою тайну.
Джабе чудилось, что со всех сторон на них устремлены из-под масок тысячи глаз — словно нарочно слетелись века, словно намеренно собралось множество людей из всех эпох до и после нашей эры, чтобы увидеть, как сегодня рождается любовь.
— Хоть имя свое назовите! — сказал Джаба.
— Не надо, нет смысла, Джаба… — Девушка запнулась, голос у нее задрожал. — Я всегда о вас думаю, всегда… Это непростительно. И поэтому вы никогда не узнаете, кто я.
— Ничего не понимаю…
— Я мечтала поговорить с вами хоть раз… Быть вот так рядом, близко от вас… До свидания, — она протянула Джабе руку.
— Вы просили меня проводить вас…
— Но ничего не обещала: ни сказать имя, ни открыть лицо…
— Хорошо, я ничего и не прошу, Но могу я знать, зачем вы прячете от меня лицо, если мы каждый день встречаемся на улице?
— Это я встречаю вас, а вы меня — нет.
— Что, понятно, не одно и то же. Но вы, оказывается, все знаете обо мне, я же о вас ничего не знаю… Только слышал ваш голос. Это неравная игра.
— Я не играю, Джаба.
Где, когда он слышал этот голос, эти слова: «Я не играю, Джаба…», «Я больше не играю…»?
Как будто с незапамятных времен было непреложно определено, что Джаба должен явиться на маскарад и встретить девушку, которая так прямо и смело объяснится ему в любви.
«Нет, не то… Почему я не охвачен волнением, не утратил способность соображать? Я совершенно спокоен. Может, оттого, что не вижу лица? Ведь как много могут сказать глаза, как по-разному может изгибаться простая линия губ, сколько чувства и страсти может выразить этот изгиб! И даже больше того — если не видишь губ и глаз одновременно, ничего нельзя понять, ничего нельзя знать о человеке: какие у него мысли? что он чувствует?»
Они уже были внизу, у главного выхода. Девушка подобрала длинную юбку маскарадного платья под легкое, коротенькое пальто и придерживала полы обеими руками, чтобы юбка не вывалилась. Не снимая маски, глядела она через застекленную дверь на улицу. Изнутри глухо доносились музыка и говор. Здесь, у выхода, шум улицы заглушал неясный гул маскарада.
— Пожалуйста, остановите какую-нибудь машину… Я не могу выйти так на улицу, — она показала на свою маску.
— Так снимите ее, — сказал Джаба невинно, как бы подсказывая девушке то, что ей самой не пришло в голову.
— Тогда останьтесь здесь, а я выйду одна.
«Я должен убедиться — игра это, простое озорство или… или все это всерьез?»
— Неужели вы в самом деле думаете, что я не сумею узнать, кто вы и как ваше имя?..
— Так нужно.
«Если «нужно», то это еще ничего».
— Вы, верно, прочли какую-нибудь книжку… Собственно, дурного в этом ничего нет… Книжку, которая вам очень понравилась. И вам, должно быть, кажется, что сегодня, как в старину, чтобы добраться из города, до какого-нибудь горного замка, нужны недели и месяцы, что девушки живут в высоких башнях, башни стерегут воины с копьями… Это немножко смешно, такая игра вам очень к лицу…
— Джаба, я знала, что вы будете сегодня на маскараде… И я так хотела хоть раз в жизни говорить с вами.
— А во второй раз не хотите?
— Нет… — Девушка запнулась. — Может быть, я позвоню вам по телефону… Когда-нибудь, через год или два…
— Ого! — воскликнул Джаба. — Вот это масштабы!
— Вы… вы смеетесь надо мной.
Джабу тронул ее голос — в нем слышались слезы.
— Клянусь чем угодно, мне и в голову не приходило насмехаться. Конечно, мне хочется знать, кто вы, — ведь это так естественно. У вас красивый голос, и вы так смело со мной заговорили. Вы даже не пытались скрыть, что я вам… нравлюсь… или что там еще, не знаю, как назвать… Простите, что я так говорю, но я хочу быть откровенным до конца… Мне именно так показалось. Что же удивительного, если я решил не отставать от вас, пока всего не узнаю? Если вы хотели просто подшутить надо мной — тогда другое дело, так и скажите, и расстанемся на этом, но какой в этом смысл, зачем вам было дурачить меня?