– Так они оба выше двух метров получились. Один, положим, Бориске, он у нас гигант. А второй-то кому?
Лука заулыбался сильнее прежнего да с совершенно неуместным и оттого пугающим радушием в голосе произнес:
– Тебе, – после чего выдержал паузу и принялся лихорадочно пояснять: – Я, знаешь, тебе лучше всех сделаю, ты не переживай! Мы ведь друзья с тобой, Петя. Мы ведь друзья! Так что я постарался по всем размерам идеально подогнать, а для обивки китайский велюр припас – он мягкий такой, очень удобно лежать будет! И погребальная постель из чистого шелка. Я другим-то ее не стану делать, а для тебя – сделаю.
Тут он еще раз повторил свое: «Мы друзья», – и резко обмяк. Встал сгорбленным столбом посреди тесного помещения, заваленного деревянными обрубками, растерянно заозирался по сторонам, словно забыл, где находится, и тихо добавил:
– Знаешь, все там будем. Ты очень-то не грусти.
Петр от испуга врос в пол напротив Луки, не смея даже пальцем пошевелить. Рот его судорожно раскрылся, сухой кончик языка с силой уткнулся в нижние зубы, а середина двинулась наверх, чтобы издать звук «я», но никакого звука не последовало.
Петр плотно сомкнул губы, тяжело сглотнул и выскочил на свежий воздух. Вот только воздух из-за дыхания завода, доходившего даже до отдаленной части селения, был затхлый и могильный.
Впрочем, очередной порыв ветра привел Радлова в чувства, несмотря на запах гари. Следом вышел Лука, спросил жалостливо:
– Ты как?
– Уже более-менее. Ты прости, что убежал, я ведь знаю, ты… – «болен», – подумал Петр, но вслух сказал совсем другое: – …обо мне так позаботился. Вон, обивку лучше всех выдумал!
Радлов усмехнулся, похлопал друга по плечу и пошел в сторону своего особняка.
Обогнув озеро, он заметил трех человек, направляющихся к рабочему поселку: одну громадную фигуру и две хлипенькие. Приглядевшись внимательней, узнал в них Шалого, его рябого собутыльника и того пьяницу, у которого они сейчас жили.
Петр ускорил шаг, чтобы нагнать троицу и уточнить, зачем им понадобилось в ту сторону, но потом махнул рукой: «Ну их. Поди, место ищут, чтоб выпить без Ленки».
Дома он задремал, однако насытиться сном не смог – вскочил через семь минут, как и всегда, и до рассвета просидел в зале на втором этаже, чтобы не мешать Томе. Сердце болело очень.
Когда стемнело, Бориска, рябой и их новый собутыльник действительно отправились к баракам рабочих, чтобы там дождаться глубокой ночи. Рабочие заходили на территорию месторождения прямиком из своего поселка, через какую-то боковую дверцу, и Шалый справедливо рассудил, что проще проникнуть в запретную зону через нее, чем выносить массивные главные ворота, которые запирались гораздо крепче. С собой они взяли кусачки, чтобы перекусить пробой навесного замка, и бутылку водки, чтобы набраться храбрости.
По плану, Ленкин муж должен сидеть в закоулке и кричать, если кто-то появится, Бориска – сломать замок, поскольку только у него хватит на это силенок, а рябой – вытащить ящики.
Впрочем, рабочие что-то праздновали и постоянно сновали между домами с развеселыми криками, так что троице горе-грабителей пришлось расположиться в некотором отдалении, на поваленном бревне, и не спеша попивать из бутылки, ожидая, пока все утихомирятся.
Через некоторое время к ним подбежал мальчик лет одиннадцати, сын одного из машинистов, и попросил сигарету.
– Иди на х… отсюда, шкет! – прикрикнул на него рябой.
Мальчик насупился и сказал:
– А вас, местных, никто тут не любит. Вот я батю позову, и он вас выгонит!
Рябой вскочил со своего места, влепил ребенку сильную затрещину. Затем замахнулся, чтобы дать ему в зубы, но тут же сам отлетел в сторону от неожиданного удара сбоку – его снес покрасневший от злобы Шалый.
– Ты че творишь?! – завопил рябой, распластавшись на земле.
– Пасть закрой, – пригрозил ему Бориска, потом повернулся к мальчику и хрипло произнес: – Пацан, ты на него зла не держи, перепил. Ты иди домой, мы тут посидим мальца да разбежимся.
Ребенок поглядел на громадное туловище Шалого с нескрываемой завистью. Потом кивнул, указал на своего обидчика и попросил:
– Сильно не бейте его.
– Не боись, пацан, не буду.
Мальчик оглядел троицу еще раз и скрылся в сгущающихся сумерках.
Рябой поднялся на ноги, сплюнул кровь.
– Язык прикусил, – пожаловался он, коверкая слова. – Зачем налетел? Сам же говорил, мол, у кого сила, тот делает, что хочет. А я сильнее этого шкета, значит, и делаю с ним все, что угодно.
– Ты совсем мудак? Ему ж лет десять. Он при любом раскладе сильнее взрослого мужика быть не может. Вот вырастет – тогда да, коли силенок не наберется, то сам и виноват. А пока мелкий, то…