Все эти метаморфозы отражались и внутри – по стенам разбегались красноватые блики, а две полоски света от фонаря, стелившиеся по полу, бледнели и вместе с тем ширились, смешиваясь со свечением зари.
Но в непроглядном сумраке оставалось лицо Лизаветы – она, внимательно наблюдавшая за бликами на стенах, вдруг осознала, что в комнате постепенно светает, и предпочла остаться у окна, спиной к восходящему солнцу. Тень скрывала ее растерянность, ибо растеряться было от чего – юноша окончательно пришел в себя, пауза донельзя затянулась, а в голове, как назло, не родилось ни одной дельной мысли касательно продолжения разговора.
Не придумав ничего лучше, девушка решила забросать Илью самыми очевидными вопросами:
– Ты же расскажешь мне про столицу? Тебе понравилось там? Что видел? Стоит ли нам переезжать? – и так далее, бессвязно и неуклюже.
– Да мне слов никаких не хватит, чтоб рассказать, – юноша замешкался. – Там ведь живут совсем иначе! У нас что… зимой все сплошь снегом заметает, летом земля от ставков гниет… и до боли скучно. Причем и зимой, и летом скучно, – легкая усмешка. – Переезжать однозначно надо! Насовсем, чтоб даже не вспоминать о здешней серости! Слушай, я по главному проспекту вечером гулял… названия не помню, Александровский съезд только запомнил, с него как раз на проспект выходишь… каждое здание горит и переливается, ей-богу, там ночью света больше, чем в нашем поселке днем! И жилье приличное подыскать можно, я узнавал… поедем?
– Да ведь не на что ехать, милый, – Лиза вживалась в роль, тон ее сделался теплее, только нотки снисходительности изредка проскальзывали, но это и раньше случалось.
– У моего отца деньги есть, неужто не слыхала?
– Как не слыхать! Все знают в деревне, что обувщик деньги копит.
– Это ведь для меня, Лиза! Я осенью на учебу поступлю и уеду отсюда. Ты раньше не хотела в Город, я и отказывался поступать. А если ты со мной, так мы быстро все устроим!
– Хватило бы денег твоего отца, в столице жить дорого.
– Так ведь тысяч двести уж лежит, как ни больше! На первое время наверняка хватит, потом еще появятся.
– Двести? Я столько и не видела никогда…
– У тебя Радлов богатый, в завод, поди, гораздо больше вложил.
– То завод. Мы же с мамой – не завод. Да и отчим никому не скажет, где средства хранит, – девушка грустно улыбнулась, как бы с обидой то ли на родителей, то ли на жизнь. – Его резать будут, не скажет.
Тут Лизавета вздрогнула, лицо ее исказилось в настолько жуткую гримасу, что заметно было даже сквозь густую тень, а рот судорожно раскрылся и против воли своей обладательницы исторг из себя истерическую, горячую мольбу:
– Илюша, миленький, сил нет до осени! Не могу здесь больше, ни дня не могу! Хороший мой, да ведь мы на эти деньги прямо сейчас можем сбежать и поехать, куда глаза глядят! Знаю, трудно придется, надолго не хватит, но мы потом еще найдем, мы заработаем, а пока…
– Сейчас не получится. Отец не позволит мне.
– Но мы могли бы… – девушка осеклась и не договорила. Слово «украсть», которое чуть не слетело с языка, так и осталось на его кончике. Неприятным оказалось это слово, отвратным на вкус – произнести такое сложнее, чем сделать. Да и не согласится Илья собственного отца ограбить. А коли и согласится, что с того? Ну к чему Лизавете в Городе этакая обуза, нерешительный мальчик, всем своим видом напоминающий о прежней, скучной и гадкой, жизни, всем телом пропитавшийся испарениями здешней земли, подгнивающих домов, насквозь пронизанный ветрами с холмов, так что ветры эти уж внутри у него дуют, в сердце дуют, изгоняя оттуда всякий огонь и всякую страсть… к чему?! Нееееет, тут надо продвигаться осторожней, быть более осмотрительной, в руках себя держать да по возможности не срываться.
– Что могли бы? – спросил Илья в недоумении, но Лиза успела опомниться и сказала:
– Ничего, милый. До осени ждать не так уж и долго, правда?