– Эти снесут! Этих ничто не остановит…
– Ай, черт с ним со всем! – вклинился в беседу старик с выбеленной головой. – Живы будем – не помрем!
– Да тут ведь и помереть недолго…
Несколько человек собрались сходить на другой берег на посмотреть, что на заводской территории происходит. Шалый с ними не пошел – он вообще не знал, что теперь делать. И преждевременный триумф его закипал внутри, и от закипания обращался таким невиданным гневом, что хотелось переубивать всех вокруг, каждому из односельчан размозжить голову, или ножом пырнуть, или избить до смерти, радуясь тому, как жертва мучается. Шалый жаждал крови.
Унылые речи в комнате, забитой народом до отказа, продолжались. А старички в углу все еще дремали с блаженными улыбками – старикам все нипочем.
– Я говорила, незачем праздновать заранее, – недовольно заявила Ленка.
– Да помолчи уж, и так понятно, – отозвались за столом.
– Может, как-то на общий барак скинемся? – предложил кто-то. – Всё дешевле. Иначе помрем там. Иначе-то помрем.
Никто ничего не ответил.
Вскоре люди, ушедшие к заводу, вернулись и рассказали:
– Трубы-то дымят, да здание разворочено и кипяток шпарит. Развалилось бы уж, что ли…
– Если до сих пор не развалилось, то…
Тут в дом зашел Ленкин муж с мешком. Мешок он бросил к стене, встал посреди помещения и попытался что-то произнести, но не сумел – глазами только дико вращал, рот открывал, как рыба, а слова не шли.
– Да что?! – не выдержал матвеевский сосед.
– Так за… – мужичонка осекся, крякнул, набрал воздуху в грудь и на одном выдохе выпалил: – Завод невредимый стоит, вот что!
– Допился? Или головой шибко ударился?! – завозмущались жители, которые сами только что оттуда пришли. – Мы там были перед тобой! Он весь трещинами покрыт! Что, по-твоему, за пять минут его починили?!
– Сами вы ослепли, раз ни хрена не видели! Смотайтесь еще раз да убедитесь! Зенки протрите только для начала!
Выдвинулись все, кто был в доме, включая хозяев. Пробурили недолговечную тропку в размытом черном песке, который тут же слипся вновь и перекрыл путь; прошли по желтому берегу озера, омытому красными водами; миновали голое поле, усеянное обломками после взрыва, да уткнулись в целехонькое темно-серое здание, извергающее столпы дыма. Стены были гладкие и ровные, как раньше, и трещины угадывались лишь по белым полоскам, напоминающим шрамы на живом теле.
Рыжие будки торчали из земли на своих местах, и пар улетучился. Ограждение только стояло покосившееся, с вырванными кусками и опрокинутыми плитами, но до ограждения дела никому не было.
– Чертовщина какая-то, – прозвучало в толпе недоуменно. – Ей-богу, чертовщина. Не могли так быстро залатать.
– Будто само срослось, – с ужасом сказал кто-то еще.
Шалый всю дорогу плелся последним, вяло размахивая руками. На неприступный завод он таращился, как полоумный, а в голове у него понемногу назревала мысль – недобрая, впитавшая в себя всю ярость, копившуюся в нем годами.
Долго Бориска стоял, не шелохнувшись, будто оберегал и лелеял свою мысль, пока та не взрастет окончательно и не даст плоды, и наконец выдал:
– Это Радлов всё. Надо его… убить.
Некоторые из пришедших засмеялись. Матвеевский сосед громко произнес:
– Ты головой вообще думаешь? Или она только, чтоб водяру внутрь вливать? Какой, на хрен, Радлов, коли трещины за каких-то пять минут пропали! Ни Радлов бы не успел, ни все рабочие вместе со свой чудо-техникой.
– Может, и вовсе мы зря на него осерчали? – спросил седовласый старик. – Мужик вроде хороший, а мы… нет, навряд ли он тут всем заправляет!
– А кто тогда?! – заорал Шалый, чувствуя, как теряет власть.
– А я ж почем знаю? Херня какая-то творится! Только это явно не человеческих рук дело, – старик пожал плечами и обратился к остальным: – Пошли отсюда. Правильно говорят – с Бориской Шалым связываться нельзя. Будем думать, как выживать.
Он развернулся и пошел прочь. Люди потянулись за ним, кто-то сразу, кто-то после неуверенной паузы на раздумья.
В итоге у здания осталось человек восемь вместе с Бориской, рябым, Ленкой и ее мужем.
– Вы-то что же не свалили? – змеей зашипел на них Шалый.
– Потому что во всю эту мистику не особо верим, – пояснил тощий мужичонка с глазами, затуманенными хмелем. – Коли Петька отсюда выходит – ясное дело, он и виноват! А что да как – не моего ума дело! Кончим его – и спасем всех.
– Наверное, так, – подхватил другой. – Оно, конечно, вроде и свой он, а все ж-таки чужак. И если от этого всем лучше станет – так и нет выбора-то.