Ленкин муж не смел слова сказать – боялся он теперь Шалого до смерти. Но глаза скосил в сторону, явно не желая участвовать в подобном обсуждении. А жена-то его, наоборот, вся сияла от злорадства; от спиртного и недосыпа ей чудилось, что сделать давнюю соперницу вдовой – это отличный способ насолить.
– Всемером-то одолеем, – подытожил рябой и, посмотрев на Ленку, добавил: – Ну, баба не в счет, сама понимаешь.
На том сговорились и отправились обратно – обсуждать, как бы лучше проделать то страшное, что задумали.
Тьма, сгустившаяся за окнами мрачного завода, провожала их неистовой, ликующей пляской. Известно ведь – подобное к подобному тянется.
Глава сорок восьмая. Стычка
Вечером того же дня Радлов дополз до дома, переоделся и без сил рухнул на койку в спальне – до второго этажа добраться не смог. Тома принесла ему чай и газетенку. Петр лениво пролистал серые страницы, взглядом ни за что не зацепился и отбросил газету в сторону. Чай выпил медленно, причмокивая от удовольствия. От ужина отказался.
Тамара присела на край кровати, похлопала мужа по бесформенному животу и сказала:
– Тебе надо ко врачу еще раз съездить. Уже весь зеленый ходишь. И отраву от меди постоянно вдыхаешь. Ну, нельзя ведь так, сам себя губишь.
– Ерунда, – Петр махнул рукой. – Вообще-то все хорошо будет.
– Как же, хорошо у него будет! В больницу вон ездил, ни одного рецепта не привез. Чего этот валидол-то глотать впустую?
«Да не помогут тут никакие рецепты, вопрос времени», – обреченно подумал Радлов, потом заставил себя криво улыбнуться и ответил:
– У меня диагноз не страшный, оттого и без рецептов. Само пройдет.
– Не договариваешь ты что-то, – грустно произнесла женщина, но давить не стала. Помолчала с минуту, думая, о чем еще можно поговорить, и спросила: – Я слыхала, наши завод подорвали. Так ли?
– Так-то оно так, только без толку. Он вроде бы накренился поначалу, а теперь целехонький стоит. А кто и как восстановил – неизвестно.
– Уезжать надо было отсюда. Давно еще, когда Лиза жива была. Только не прозорливые мы с тобой оказались.
– Надо было, – согласился Петр. – Да теперь-то уж чего рассуждать. Что есть – то есть. С этим жить и приходится.
Он прикрыл глаза, и Тома, понадеявшись, что муж спит, тихо вышла за дверь.
Но Петр не спал. Петр погрузился во тьму, обитающую под веками, и думал, отчего жизнь сложилась не ахти как. Думал и не понимал. Потом вспомнил Иру, обрадовался и решил непременно как-нибудь ей позвонить. Принялся считать, родился ли уже ребенок, но от спутанности мыслей не сумел – решил, что рано еще. «А может, назвали бы Петей, – пронеслось у него в голове. – Имя хорошее. Попрошу, наверное… аль неудобно?».
Размышления его прервал стук в дверь. Он слышал, как ругается Тамара, но не понимал, что происходит, а встать не мог.
Тамара через пять минут влетела в спальню со словами:
– Там муженек этой истерички, Ленки, приперся. Тебя требует.
– Пусть зайдет.
– Чтоб он еще по нашему дому топтался?!
– Господи, да не встану я сейчас! – вспылил Радлов. – Скажи, пусть зайдет.
Женщина скрылась в коридоре, что-то там недовольно буркнула и замолчала. Почти сразу на пороге появился хлипенький, нетрезвый мужичок.
– Чего тебе? – осведомился Петр без особого интереса. – Тоже недоволен, что я забор зимой чинил? Или хочешь мне доказать, будто я заводом владею и всех погубил? Давай, не стесняйся.
– Здравствуй, Петр, – ответил мужичок дрожащим голоском. – Люди-то не знали ничего. Ты понимаешь, Иркина мать… ну кто бы ей не поверил? Всю жизнь здесь, четверо детей, из-за мужа все жалели… и поверили. А теперь ясно – соврала она. Завод взорвали, а он стоит – разве может быть такое, если б ты или другой какой человек им заправлял? Так что… не серчай уж… тебя в селении уважают, – он поперхнулся и добавил себе под нос: – Снова.
– Умеете вы задницей-то крутить – куда удобно, туда ее и поворачиваете. Ладно, кто старое помянет… Так чего приперся? Денег опять просить?
– Не-не-не, – с подобострастной интонацией сказал мужичок. – Предупредить хочу. Шалый людей собирает тебя убить. Он и еще в лесу убил кого-то, я точно знаю! Туриста на морозе замерзать оставил и бабу утопил. Зверь он.
– Ты ведь распинался, местные, мол, меня снова уважают. Кто ж за ним пойдет?
– Так мало кто! И то, уж всё понимают, а не хотят признавать, что зря тебя ненавидели. В общем, завтра опосля работы тебя шесть человек подкараулят, – он покраснел от стыда и продолжил: – И я седьмой. Они у меня живут, с женой грозились что-нибудь сделать. Я не могу не пойти, ты уж… ты… – «прости» он выговорить не смог.