– Лука-счастье эти гробы про запас стругает вроде. У него и возьмем.
Выпили еще и впятером отправились к Луке – без Лены, которая отчего-то рыдала в подушку да хоть с кем-либо разговаривать отказывалась.
Дом стоял нараспашку, так что вошли всей гурьбой и столпились у входа в мастерскую. Лука сидел у оконца и улыбался как-то больше обычного – то ли старая его болезнь усугубилась, а то ли по сумасшествию. У дальней стены в ряд стояли три гроба – два огромных, обитых разной таканью, и один поменьше.
– Ну что, е…ько, – обратился к нему Шалый в издевательской манере, давая волю своему гнилому языку. – Слабака-сынишку схоронил и рад, а?
– Ты охренел? – крикнул кто-то позади. – С Лукой нельзя так обращаться.
Бориска хотел что-то ответить, но кричавший ушел. И у Шалого осталось только трое товарищей.
Лука между тем поднялся на ноги, подошел к обидчику и проговорил:
– Илюшу… не тронь.
Улыбка по-прежнему блуждала у него на лице, а в глазах стояли слезы.
– Ой, ладно, пошутил я! – Борис загоготал. – Гроб нам нужен.
Лука отошел в сторону, указал на самый маленький гроб, пояснив:
– Этот берите, он под метр семьдесят пять.
Двое мужчин прошли вглубь помещения и выволокли ящик, а Шалый удивленно поинтересовался:
– Слышь, а ты как с ростом угадал?
– А у меня все три под чей-нибудь рост, – Лука хитро подмигнул.
Бориске отчего-то сделалось жутко, так что он со всех ног побежал к выходу.
К вечеру рябого схоронили под крестом без имени. Его новая каменная голова, сплошь покрытая запекшейся кровью, осталась лежать у забора.
Радлов тем временем пришел в норму, выпил немного коньяку, от нервов, и, сидя на кухне, разговаривал с женой.
– Тома, давай я тебя к маме отвезу, – предложил он.
– Чего это вдруг?
– А если Шалый со своими опять придут? Боязно мне за тебя, Том…
– Да не хочу я! – возмутилась женщина. – У меня дел по горло, и посуда, и прибраться перед сном нужно. А если тебе плохо станет? Не, я уж тут лучше.
– Послушай меня, – Радлов выдержал паузу и продолжил приказным тоном: – Ты сейчас берешь все, что нужно, и я везу тебя к твоей матери. И без споров, тут может быть опасно. Хорошо?
Тамара долго отнекивалась, но в итоге согласилась. Петр отвез ее к Инне, шепнул теще на ухо:
– Берегите дочь, – и вернулся домой.
Весь вечер он просидел в утомительном ожидании чего-то плохого, потом отправился в спальню и попытался уснуть – как всегда, ничего не получилось.
А ночью в растрескавшееся кухонное оконце кто-то бросил самодельную бомбу – бутылку с фитилем. Внутренняя отделка и деревянные перекрытия под кирпичной кладкой мгновенно вспыхнули и задымились. Вот только Радлова не было на кухне. И Радлов не спал.
Так что первым делом он попытался затушить возгорание, а когда понял, что ничего не выходит – спустился в погреб, в котором уже скопился удушливый угар, схватил какой-то ящичек и небольшой мешок и с этим добром выскочил наружу. Потом отогнал машину из гаража и встал посреди участка.
Вспыхнула и провалилась внутрь крыша дома. Из окон вырвались языки пламени, рыжие да шустрые. Поднявшийся ветер трепал их во все стороны.
Петр смотрел на пожарище, не отрываясь, и в глазах у него тоже плясало пламя.
Через час прибежала Инна Колотова, которая всегда почти засыпала под утро и потому первой увидела пожарище на противоположной стороне озера.
– Ах ты, Господи! – воскликнула она и всплеснула руками. – Что же творится такое?!
– Снаряд в окно кинули. Ворота, видно, сломали, да я не слышал. Тома где?
– Да спит она, не стала уж я будить-то. Умаялась, бедная, совсем.
– Не будите, пусть отдыхает.
– А дом-то что же? – не унималась старуха. – Как жить будете?
– Я денег скопил немного, может, и переедем, – задумчиво ответил Радлов.
Колотова похлопала его по широкой спине и спросила с заботой в голосе:
– К нам пойдешь?
– Завтра приду. Дела у меня.
– Ишь ты! Да какие дела ночью могут быть?
Петр промолчал, и Инна отправилась на другой берег, к мирно спящей дочери.
Затем стали потихоньку собираться жители, привлеченные заревом – немного, человек пять. Радлову все выражали сочувствие.
– Ко мне, может, пойдешь? – приглашал матвеевский сосед. – Выпьем, посидим, поговорим, а?
– Нет, спасибо. К теще поеду скоро, – соврал Петр.
– Может, надо чего? – настаивал собеседник, явно испытывающий чувство вины за то, что зимой погорельца в селении невзлюбили.
Петр опять отказался. Матвеевский сосед неуверенно развел руками, как бы говоря: «на нет и суда нет», – и уж собирался уходить, но приметил деревянный ящичек.