– Правда, хорошая моя! – юноша заулыбался, встал с полки, обнял девушку и крепко прижал к себе. Та не сопротивлялась, а для убедительности даже рукой по его волосам провела – несколько раз, от макушки до самой шеи. Она с удивлением обнаружила, что никакого отвращения при этом не почувствовала. Правда, радости не было тоже. Гладить прежнего возлюбленного было и не мерзко, и не приятно, а просто никак.
– До осени-то мы с тобой дотерпим. Илюша… только вот бы хоть одним глазком на эти деньги взглянуть!
Илья жадно обнимал ее и молчал.
– В них ведь заключено наше будущее! – продолжала Лиза восторженно, с каким-то слепым остервенением в голосе. – Очень хочется собственными руками потрогать то, что обеспечит нам лучшую жизнь! Убедиться воочию, что действительно решено всё и подготовлено. Ты ведь знаешь, где они спрятаны?
У Лизаветы перехватило дыхание… Илья помедлил, но кивнул утвердительно.
– А ты… покажешь мне их?
Когда совсем рассвело, приехал Радлов.
С самого утра, еще затемно, в селении хватились Лизы. Тома вместе с другими женщинами селения рыскали по всем дворам и закоулкам в поисках беглянки. Потом к ним присоединился Лука. Он между делом поведал, как накануне застал пропавшую у себя дома, и беспокойство местных усилилось – принялись гадать, решилась ли девушка на побег из поселка без необходимых средств или попросту утопилась от отчаяния в озере.
Благо, недалеко от Луки проживал один хромой старичок, Матвей (дед Матвей, как называли его в селении за древность и добродушие). Старичок рассказал, что Лизавета ночью вытоптала ему весь участок и побежала затем в сторону железнодорожной станции. Странно, конечно, думать, будто пожилой человек разглядел что-то на большом расстоянии, к тому же ночью, однако местные поверили – у деда с годами развилась сильная дальнозоркость, так что он ближе вытянутой руки ничегошеньки не видел, зато в отдалении умел чуть ли не за двести метров мелкие предметы различать.
Тома передала слова Матвея Радлову, и тот на машине отправился к станции.
В домик он ворвался с такой же одышкой, с какой явился Лизавете во сне, да говорил почти то же, что во сне, с той лишь разницей, что о заводе не упоминал. Девушка частичному повторению ночного образа удивилась, хотя в действительно удивительного-то ничего не произошло – нашему подсознанию легко предугадать поведение человека, если мы знаем его столь же долго, сколько Лиза знала отчима. Вообще всякое предсказание есть всего только высокая осведомленность о предпосылках, ибо конец истории зачастую содержится в ее начале.
Впрочем, уже выводя падчерицу и юношу на улицу, Радлов данную теорию опроверг, сделав то, чего от него уж точно не ожидали – обнял обоих, сияя от радости, сначала поочередно, а затем вместе, буквально заграбастав огромными своими лапищами, и сказал при этом что-то вроде: «как же здорово, что вы помирились». Лиза вся сжалась, испугавшись, что ее замысел раскроется, но Илья по наивности ничего не понял.
Неизвестно, правда ли Радлову настолько сильно понравилось примирение молодых, или он просто так задергался с заводом, что разрешение одной проблемы воспринял, как избавление от всех бед, но восторгом своим этот огромный человек заразил по возвращении и Тому, и беспокойного Луку.
Родители с двух сторон решили на счет Лизы, что, мол, девочка наконец перебесилась и определилась с выбором. Даже у Луки все сомнения почему-то разом исчезли. Внимательный наблюдатель, конечно, уловил бы в Лизаветиных приступах нежности по отношению к «избраннику» явную фальшь, ибо для хорошего притворства артистизма девушке недоставало; да в том беда, что ослепленные радостью люди крайне редко выступают в роли внимательных наблюдателей.
Чуть позже робко заговорили о свадьбе. Потом заговорили о свадьбе уверенней и во всеуслышание. Лиза не противилась, дабы совершенно усыпить родительскую бдительность.
Вообще после того, как Илья все-таки пообещал показать деньги тайком от отца, она сразу как-то успокоилась, усмирила свой нетерпеливый нрав и принялась ждать удобного случая. Случая ждал и сам Илья, чтобы произвести на возлюбленную впечатление.
Только вот не было никакого случая. Лука из дома отлучался ненадолго, вернуться мог в самый неподходящий момент, Лизавете же рисковать не хотелось. Для исполнения ее замыслов действовать следовало наверняка, ибо второй попытки, увы, не имелось.
Казалось бы, Луке давно пора отправиться к Радловым для обсуждения возможной свадьбы. Однако о свадьбе хоть и говорили уверенно, детали обсуждать не торопились – прежде всего, потому, что Петр Александрович находился в дурном настроении. Снег, под которым чуть не сгинула его приемная дочь, через пару дней опять начал таять, и опять исключительно в низине – бедный Радлов ни о чем другом думать не мог. Строил безумные теории, рассуждал о грядущих бедствиях, утомляя тем жену, или просто безучастно лежал на диване да глядел в потолок, как бы отрекаясь от внешнего мира.