Тамара облегченно выдохнула, села за стол и закрыла лицо руками. Тревожное чувство почему-то не проходило.
– Пойдем туда, – предложила она матери. – Пойдем, он, наверное, в машине спит, чтоб наши увальни на части не разобрали.
Инна быстро прополоскала свой беззубый рот, влезла в потертое пальто, поскольку давно уже была в том возрасте, когда кости мерзнут даже летом, и вдвоем с дочерью они вышли наружу. Ветер дул в лицо, ветер приносил запах гари.
Старуха запирала дверь да что-то никак не могла совладать с замком – ключ заедал и не вытаскивался из замочной скважины.
Тамара спустилась с крыльца, успела сделать несколько несмелых шагов по запорошенному сажей грунту, и тут прогремел взрыв. Невообразимый грохот, гораздо страшнее, чем тот, что доносился с месторождения, оглушил поселок. Вдалеке что-то полыхнуло, как будто небеса разорвало на части, ветер, гонимый взрывной волной, усилился, кратким ураганом пробежал между домами и резко стих.
Жители повыскакивали на улицу, кто в чем был – одни в домашних халатах и тапочках, другие успели одеться, третьи поверх спального одеяния накинули куртки или телогрейки. Все, не отрываясь, таращились на другую сторону озера, где вверх били три огромных огненных столпа – казалось, что рано или поздно они прожгут зияющие дыры в небе, и оттуда повалятся куски потусторонней бездны, и поглотят все земное без остатка.
– Завод! – догадался наконец кто-то. – У завода три трубы!
И люди вразнобой побежали по округлому берегу озера. Была среди них и Тома, только ее больше беспокоили местонахождение мужа да теперешнее состояние участка – сгорел ли только дом или вообще все строения, и подлежит ли что-то ремонту? Инна отстала и плелась где-то позади, в скопище народа.
Впрочем, до сгоревшего особняка Тамара так и не добралась, поскольку в толпе, собравшейся у разрушенного заводского ограждения, трижды невнятно прозвучало: «Радлов. Радлов. Это Радлов». Тома с замирающим сердцем подошла ближе.
От завода остались стены в угольных пятнах. Со стороны фасада сверху, на уровне второго этажа, вывалился кусок, и рваную рану едва прикрывали только продольные стальные балки с оплавленными краями. За балками, внутри здания, была сплошная черная пустота. Две трубы обрушились, лежали теперь мертвым грузом поперек дороги, ведущей к западной расщелине, третья сильно накренилась, но выстояла. В узких оконцах не было стекол, а из широкого дверного проема напрочь выбило неприступные автоматические двери.
У проема стояли несколько человек, и один из них, старик в тапочках на босу ногу и бордовом халате, говорил, широко размахивая руками:
– Радлов. Это Радлов.
Тамара подскочила к рассказчику с истеричным криком:
– Что?! Что Радлов?!
Старик поглядел на нее то ли с испугом, то ли с сочувствием, смутился и через силу выдавил из сдавленного горла:
– Послушай, Тома. Ты… знаешь, ты у Луки спроси лучше. Вон он, у поваленной трубы ходит, – старик махнул рукой куда-то вдаль.
Женщина проследила за его движением, отыскала глазами долговязую ссутулившуюся фигуру, оторвавшуюся от толпы, и ринулась в ту сторону.
– Лука! – позвала она на бегу. – Что с Петей? Где он?
Обувщик посмотрел на нее с убийственной жалостью, жутко заулыбался, так что лицо его разъехалось по сторонам от этой улыбки, и дрожащей рукой протянул конверт.
Тома остервенело разорвала бумагу, вытащила письмо, прочитала: «Тамара! Я тебя всегда любил. И дочь нашу любил…», – а дальше читать не смогла. Из глаз хлынули слезы, буквы заплясали и скрылись во влажной мути.
Женщина судорожно раскрыла рот, губы ее затряслись, вся она как-то дернулась и вдруг рухнула на колени. Почти сразу вскочила, накинулась на Луку с криками:
– Ты знал! Ты знал! Почему ты его не остановил?
Била Луку по грудине и по расколотому улыбкой лицу и плакала навзрыд. Потом ноги у нее опять подкосились.
Подоспела Инна, бросила на обувщика злобный взгляд, обхватила дочь за плечи, попыталась ее увести, но та от истерики отяжелела да не могла подняться – стояла на коленях и истошно выла. Письмецо со смятым конвертом валялось в золе и грязи.
В этот момент со стороны бараков послышались приглушенные возгласы:
– Горим!
После к ним примешался женский визг.
– Да что ж опять происходит? – воскликнул кто-то из местных.
В ответ в небо повалили темные, тяжелые клубы дыма. Запахло горелым деревом, и в толпе у завода закричали:
– Да ведь в рабочем поселке пожар!
Матвеевский сосед, в недоумении шатавшийся у обломков ограждения в куртке поверх грязной домашней рубахи, выругался и возмутился: