На местах эти социальные опыты производились политиканами, которые управляли взбесившимися низами и нередко были тесно связаны с уголовщиной. В Харбине амнистированные каторжники с разрешения министра юстиции П. Н. Переверзева в 1917 году организовали свой профсоюз[487]. В Барнауле в состав гордумы попал амнистированный в марте 1917 года каторжанин-уголовник Фролов, записавшийся в социал-демократы; по городу расхаживали и другие амнистированные уголовники с красными бантами на груди. Летом 1917 года депутат Томского народного собрания Л. А. Пичугин в селе Алтайском Бийского уезда не стеснялся в средствах: «С красными знаменами он и его приверженцы ходили по селу и арестовывали всех, стоящих на их пути»[488].
Во властных структурах большевиков то и дело мелькали криминальные, опустившиеся личности, растратчики и мародеры, проводившие время в кутежах. Председатель Бакинского СНК С. Г. Шаумян в опубликованном газетном отчете о заседании Бакинского совета признавал, что к ним идет работать всякая шваль[489]. Он же 23 июня 1918 года предупреждал Ленина: «В Туркестане у нас не очень благополучно. Я говорю сейчас об ответственных работниках. Сюда приехала делегация во главе с „Чрезвычайным Комиссаром“ Дунаевым. Публика очень подозрительная. Пьянствуют, развратничают, тратят десятки тысяч. Приехавший на днях оттуда наш товарищ передает, что это общее явление в Ташкенте»[490].
Знаток Туркестана Г. И. Сафаров пояснял, что в этом регионе до 1917 года не было левых партий и что они торопливо организовались из городских низов только с появлением Советов, из‐за чего «партии большевиков и левых эсеров с первых же дней сделались пристанищем значительного количества авантюристов, карьеристов и просто уголовных элементов»[491]. Грабежи со стороны русских красногвардейцев на фоне голода в селе привели к тому, что «…в мусульманской среде складывалось то роковое настроение по отношению к советской власти, которое выражалось в краткой формуле: „Скоро ли кончится русская слободка?“ – Русская слободка означала голодную смерть, красногвардейский налет на сложившийся веками национальный быт, расправы без разбора, поголовные конфискации и реквизиции, самочинные обыски»[492].
В большевистских совдепах и ревкомах Степного края и Туркестана заседали авантюристы и проходимцы всех мастей. О председателе Перовского уездисполкома Сырдарьинской области Сафаров писал: «В Перовске [современная Кзыл-Орда] сидел… [Иосиф] Гержот, присужденный потом Реввоентрибуналом Туркфронта к расстрелу за свои „художества“, которые тысячам и десяткам тысяч киргиз стоили жизни»[493]. Гержот, скромный чиновник почтово-телеграфной конторы, став в конце 1917 года председателем Перовского уездного совдепа, безраздельно и жестоко правил уездом до октября 1919 года. Именно здесь на территории Туркестанской республики – раньше, чем где бы то ни было, – началось проведение военно-коммунистических мер по реквизиции частной собственности, когда насильно забирали последнее, вплоть до юрт. Казахскому кочевому населению, составлявшему подавляющее большинство жителей Перовского уезда, пришлось бежать, и при этой вынужденной откочевке многие погибли. Как свидетельствовали очевидцы, «…Перовский исполком наводил ужас на население уезда. Все те, кто осмеливался указывать на неправильность действий со стороны исполкома, расстреливались»[494].
Прочие руководители Перовского уезда подобрались под стать Гержоту: председатель уездкома партии Трефилов, председатель уездЧК Архипов, председатель продкомитета Дворцов, зампредисполкома Чипков. Все они вместе с Гержотом были арестованы Особой Чрезвычайной комиссией ТурЦИКа в декабре 1919 года. В соседнем с Перовским Казалинском уезде в марте следующего года эта комиссия расследовала преступную деятельность Османа Миреева на посту товарища председателя уездисполкома[495].
487
Воспоминания из архива генерал-лейтенанта Д. Л. Хорвата (часть 1) / Публ. А. В. Луговой // Новейшая история России. 2012. № 2. С. 196.
488
Сибирская жизнь. Томск, 1917. 4 октября. № 215; 22 июня. № 132. (Цит. по:
494