Нежданно-негаданно… Впрочем, почему нежданно? Он ждал этого. Не звал, не торопил, но ждал, ибо знал — она все равно придет, как обязательно приходит утро вослед ночи и весна вослед зиме. И не боялся: нелепо и постыдно пугаться того, что неотвратимо…
Идет время. Убывают силы. Все ближе последняя земная черта, последняя мысль, последний взгляд, последний вздох. Пора и помолиться останний раз, спокойно и осознанно, да не словами, застрявшими с детства в памяти, а сотворить свою молитву, рожденную собственным сердцем, просветленным смертной близостью.
Флегонт широко перекрестился, взял с груди серебряный крест и тихо произнес:
— Господи Иисусе Христе, услышь и прими последнюю молитву мою, прощальную с миром тленным, встречную с миром духовным. Не тягостную, не слезную — смиренную и просветленную… Мне дорог был сей бренный мир, я любил все земное и расстаюсь с ним не без сожаления и боли, хотя и не скорблю об уходящем, приемля смерть как должное и неизбежное… Не о прощении, не о милости себе молю. Развей смуту мою, вразуми… Грешен аз безмерно и непрощаемо. Ибо нарушил заповедь: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». И сейчас, на пороге кончины своя, сомневаюсь, а не раскаиваюсь. Простить мучителей народа, истязателей и губителей его не могу. Царствие твое им не молю…
Приотворилась дверь, на цыпочках вошли дети и жена, сгрудились подле кровати, встали на колени, припали к умирающему. Флегонт уже не слышал их прихода, но какое-то внутреннее угасающее чутье еще сработало в нем, и, напрягшись, он полуоткрыл глаза, увидел сына, встретил его страдающий, затуманенный слезами взгляд.
Склонясь над отцом, почти вплотную прижав ухо к его мертвеющим, но еще шевелящимся губам, Владислав еле различил:
— Держись Карасулина… Ярославны… Они… народ… За ними… правда… святая…
Больше Владислав ничего не услышал, сколько ни напрягался. Жизнь покинула тело Флегонта. «Что он сказал?» — страдающим взглядом спросила мать.
— За ними — правда святая, — негромко, молитвенно выговорил Владислав последнюю отцовскую волю.
…Протяжный, леденящий душу, надрывный вой медного великана повымел челноковцев из домов. Густеющей на глазах толпой запрудили они площадь и, запрокинув головы, с изумлением и страхом взирали на прильнувшее к колокольне тело Маркела Зырянова. Никто не спрашивал друг друга ни о чем, не плакали, не вздыхали, не причитали женщины. Казалось, весь мир пригнулся, ссутулился под скорбным певучим гулом, который несся с колокольни.
Вот к басовитому реву колокола-исполина присоединился другой, медный голос — потоньше, позвонче, повеселее. Потом еще один голос влился в этот необычный хор, еще — и вот поплыл над селом, над изумленными челноковцами праздничный пасхальный перезвон.
Старики кинулись было к собору, чтоб подняться на колокольню и остановить, видно, сошедшего с ума звонаря Еpoшича. Но тут от околицы села поплыл неясный, все усиливающийся гул. Из-за поворота выскочило на взгорок трое всадников, и у того, что был посередине, в руках — полощущееся на ветру красное знамя. Толпа хлынула навстречу конникам и разом прорвалась восторженными криками…
Так встретили челноковцы карасулинский полк, который по пути на север завернул на часок в родное село.
1964–1978 гг.
Вместо послесловия
Роман К. Лагунова «Красные петухи» воскрешает драматические события, связанные с контрреволюционным кулацко-эсеровским мятежом 1921 года в Западной Сибири. Хотя действие книги развертывается в вымышленной Северской губернии и мы не найдем здесь подлинных имен и документальной точности в описании фактов, роман тем не менее достоверно отображает историческую действительность: политическое положение, расстановку классовых сил в сибирской деревне, причины, ход и разгром мятежа.
Начало описываемых событий относится к зиме 1920/21 года. В декабре 1919 года героическая Красная Армия при поддержке сибирских партизан завершила освобождение Западной Сибири от колчаковцев. Хозяйство сибирских губерний, как и всей России, было подорвано. Отступая на восток, белогвардейцы разрушали промышленные предприятия, железнодорожные мосты, расхищали запасы продовольствия и промышленных товаров.
По мере изгнания колчаковцев в сибирских губерниях создавался вновь государственный, партийный и хозяйственный аппарат, вся работа которого была подчинена задачам военного времени. Вводилась всеобщая трудовая повинность. С января 1920 года приступили к работе продовольственные комитеты. Борьба за хлеб, за спасение Республики Советов от голода в то время была борьбой за социализм. Советская власть запретила свободную торговлю продовольствием, все хлебные и фуражные излишки изымались у крестьян и отправлялись в Центр для снабжения городов и армии.
Продовольственная разверстка в Сибири проводилась в особо сложных условиях. В отличие от крестьян Центральной России сибирские крестьяне, по словам В. И. Ленина, улучшения от революции еще не видели. Следует принять во внимание и тот факт, что разверстка в центральных губерниях вводилась в самом начале 1919 года, когда над республикой нависла смертельная опасность и крестьянин готов был поддержать власть, которая защищала его от возвращения старых порядков. В Сибири же начало разверстки пришлось на 1920 год, когда контрреволюция была в основном разгромлена и непосредственная угроза возвращения к прошлому миновала. Все это создавало за Уралом обстановку, менее благоприятную для осуществления продразверстки, чем в Европейской России.
В начале 1921 года начался вооруженный мятеж, охвативший Тюменскую, часть Омской, Акмолинской, Челябинской и Екатеринбургской губерний.
В полном согласии с историческими фактами в романе раскрываются причины мятежа. Он был организован белогвардейским сибирским «крестьянским союзом», который ставил задачу свергнуть Советскую власть и превратить Сибирь в оплот контрреволюции. Мятежникам удалось увлечь за собой не только кулачество, но и часть среднего крестьянства, недовольного политикой военного коммунизма.
Организаторы мятежа воспользовались просчетами и ошибками, допущенными при проведении продразверстки. При разверстке по хозяйствам нарушался порой классовый принцип обложения, чему немало способствовали чуждые элементы, засевшие в аппаратах местных Советов и продорганов. Получив задание, отдельные продработники стремились выполнить его любой ценой, нарушали революционную законность. По сигналам коммунистов Советская власть сурово карала преступников, но эти меры нередко запаздывали.
Создавая образы сибирских большевиков, беспредельно преданных делу революции и готовых ценой своей жизни защитить ее завоевания, автор не идеализирует своих героев. Правдиво и честно рассказывает он и об их упущениях и ошибках, которых трудно было избежать в сложной, полной острейших противоречий ситуации, сложившейся в сибирской деревне на исходе периода военного коммунизма.
В романе показаны социальные и политические пружины мятежа. Стоявшие во главе мятежа белогвардейцы не призывали открыто к свержению Советской власти, которая пользовалась непререкаемым авторитетом в народных массах, а выдвигали демагогический лозунг: «За Советы без коммунистов».
На подавление мятежа брошены были регулярные войска и сформированные на месте части особого назначения. Трудящееся крестьянство, испытав на себе все ужасы разгулявшейся контрреволюции, скоро повернуло на сторону Советской власти. Важную роль в этом повороте сыграло принятое X съездом РКП(б) решение о замене продразверстки продовольственным налогом. При поддержке партизан воинские части в марте — апреле 1921 года разгромили основные силы мятежников, потерявших социальную опору в деревне, но борьба с разрозненными мелкими бандами продолжалась еще более года и закончилась лишь в 1922 году.
Роман К. Лагунова «Красные петухи» написан с классовых, партийных позиций, написан по-настоящему горячо и страстно.
Д. Копылов,
доктор исторических наук
