— Я тоже люблю это стихотворение, — сказала Либертас.
На лекциях в Берлинском университете Милдрет читала своим студентам на английском языке не только Гете, но и Рильке, и запрещенного Гейне. Ее смелость импонировала большинству ее слушателей.
Яхту вел Харро. Его мускулистая рука крепко сжимала румпель руля. Белая шелковая рубашка пузырилась от ветра. Рядом с ним на раскладном стульчике примостился Арвид. Он снял очки, и его близорукие глаза щурились от солнца.
— Значит, Хейнкель тоже работает над самолетом с реактивной тягой?
— Я своими глазами видел чертеж, — подтвердил Шульце-Бойзен.
— Надо сообщить в Москву.
— Как только вернемся, скажу Гансу [10].
— Функабвер в ближайшее время получает новые, усовершенствованные пеленгаторы. Надо проявлять максимум осторожности, — заметил Харнак.
— В Берлине у меня несколько квартир, откуда можно вести передачи. И все они в разных районах. В случае опасности нас предупредит Хорст [11].
— Ты знаешь, что пал Минск? — спросил Харнак.
— Да, знаю. Фактор времени сейчас имеет решающее значение. В этом году Англия и США по производству самолетов сравнялись с Италией и Германией. Это мне сказал Беппо Шмид, а ему — Геринг. Ты был в России, Арвид, что ты можешь сказать о промышленности русских?
— Россия стала сильной промышленной державой. Но сейчас они в очень невыгодном положении.
— О чем вы тут говорите? — Из каюты выбрался Йон Зиг. У него заболела голова, и он немного полежал в каюте.
Харнак коротко передал содержание разговора.
— На железных дорогах работают тысячи иностранцев: поляки, французы, голландцы. «Арбайтен лангсам» — «Работай медленно» — таков лозунг дня, который функционеры КПГ распространяют среди иностранных рабочих, и это находит отклик, — сообщил Зиг.
— В авиационной промышленности тоже работают иностранцы. Несколько бомбардировщиков, поступивших в Италию и Румынию, вышли из строя после первых же полетов. Сам Хейнкель сказал мне, что это результат плохой работы, — заявил Шульце-Бойзен.
— Большинство немецких коммунистов в концлагерях. Нас осталось мало. Но я верю, что революционная ситуация в стране будет вызревать, — сказал Зиг. — Нам необходимо объединить все антинацистские силы в Германии [12]. Не можем ли мы найти опору среди антигитлеровских офицеров вермахта? — спросил он Шульце-Бойзена.
— Со мной уже работает один такой офицер. Но в основе своей офицерская оппозиция настроена консервативно. Это кучка заговорщиков. Не больше. Если они о чем-то и мечтают, то о дворцовом перевороте, об устранении Гитлера.
— Это не решение вопроса. Место Гитлера займет Геринг или Гиммлер. Только движение народных масс может изменить ситуацию в стране. — Зиг пригладил растрепавшиеся волосы.
— Чтобы резко увеличить производство самолетов, в авиационной промышленности должен работать не миллион рабочих, как сегодня, а три миллиона. Так считают в министерстве авиации. А это можно сделать только за счет иностранных рабочих [13], — сказал Харро.
— Это наш революционный резерв. Мы должны вести работу среди них. В первую мировую войну большевики выдвинули лозунг: «Войну империалистическую — в войну гражданскую». Но сегодня, пока вермахт одерживает победы, это, конечно, нереально. Только поражение на фронте может привести к революционной ситуации. Поражение внесет отрезвление и в умы немцев. — Зигу нельзя было отказать в логике.
— Я знаю одного офицера, — заметил Харро. — Он тоже считает, что только поражение на фронте может пробудить немцев от летаргического сна. У этого офицера есть единомышленники. Но их группа ориентируется на Англию. Сначала они примыкали к генеральской оппозиции, потом разуверились в ней.
— Кроме «Внутреннего фронта» надо писать прокламации, листовки, целевые брошюры, — предложил Харнак.
— Я тоже думал об этом, — согласился Шульце-Бойзен. — Почему бы тебе, Арвид, не написать брошюру «Как начинаются войны»? С социально-экономическим анализом, доступным широким массам. А я бы написал работу «Куда ведет Германию Гитлер?».
— А может быть, так: «Народ обеспокоен будущим Германии»?
— Годится, — согласился Харро с предложением Зига.
— Мы уже проголодались, может, повернем к берегу? — крикнула с носа Либертас.
— Слушаюсь, мой капитан! Сейчас будем поворачивать. Пригните головы! — скомандовал Шульце-Бойзен. — Как бы вас не зацепило парусом. — Харро отвязал шкот. Парус затрепыхался на ветру. Он переложил его на другую сторону — яхта резко накренилась. С носа послышался веселый смех: Либертас чуть не свалилась в воду.
Яхта пошла к берегу. Утопающие в зелени пансионаты курортного городка Кюлюнгсборн вырастали на глазах. На берегу, на рассыпчатом золотом песке, стояли изумрудно-зеленые сосны. Уже ощущался их стойкий запах.
— А что это там, справа? Какие-то антенны?
— Это пеленгационная станция дальнего слежения, — пояснил Шульце-Бойзен. — Кстати, на ней работает племянник нашего Курта Шумахера.
— А как он настроен? — поинтересовался Харнак. — Он не может быть нам полезен?
— Насколько я знаю со слов Курта, нацизм ему, как всякому интеллигенту, не нравится. Но для борьбы он еще не созрел.
— И как далеко такая станция может засечь передатчик? — спросил Зиг.
— Скандинавия, Бельгия, Голландия, Франция, Швейцария, Австрия и генерал-губернаторство.
— Большой радиус!
— Значит, станция в Бельгии тоже может быть обнаружена отсюда?
— Может. Тем более что есть еще две станции дальнего слежения, и они ближе к Бельгии — в Кранце и в Штутгарте. Три эти станции практически своими «щупальцами» могут обшарить всю Европу.
— А какова точность? — поинтересовался Зиг.
— Точность, конечно, приблизительная, — ответил Шульце-Бойзен. — Ну, скажем, город. Например, Брюссель или Париж.
— Ну, а дальше?
— А дальше работа для пеленгаторов ближнего действия.
— Скверно, — заметил Зиг.
— Ничего. На худой конец мы имеем еще ниточку в Швейцарию, — сказал Харро.
— Через Клару Шаббель?
— Да.
Глава пятая
Немецкие газеты, которые по-прежнему продавались в Швейцарии, писали о миллионах убитых и плененных русских на Восточном фронте.
В октябре германские моторизованные дивизии продвигались к Москве. Лондонское радио передало, что гитлеровцы взяли Вязьму и подошли к Можайску.
В сообщениях Совинформбюро тоже появилось можайское направление.
16 октября рации Радо, как обычно, вышли ночью в эфир. Среди множества радиосигналов ни Джим, ни Ольга не нашли позывных радиостанции Центра.
Не вышел Центр на связь и в последующие дни. Тревога подкралась к самому сердцу. Радо как мог подбадривал своих людей: «Москва не взята гитлеровцами. Москва стоит!» — и заставлял радистов по-прежнему выходить в эфир.
И вот в ноябре почти одновременно Джим и Ольга поймали знакомые позывные мощной радиостанции Центра. Его операторы деловито выстукали запросы и директивы, так, как будто ничего не произошло.
В Москву полетели донесения, главным образом полученные от Лонга:
«Новое наступление на Москву не является следствием стратегических планов, а объясняется господствующим в германской армии недовольством тем, что с 22 июня не было достигнуто ни одной из первоначально поставленных целей. Вследствие сопротивления советских войск немцы вынуждены отказаться от плана 1-Урал, плана 2-Архангельск — Астрахань, плана 3-Кавказ. Тыл вооруженных сил страдает больше всего от этих изменений планов».
В ноябре немцы еще продолжали свой натиск на московском направлении, но уже даже по немецкой печати чувствовалось, что они выдыхаются.
11
Хорст
12
Брюссельская (1935 г.) и Бернская (1939 г.) конференции КПГ приняли решение об образовании Народного фронта, куда бы вошли все оппозиционно настроенные демократические течения и группы. ЦК КПГ дал своим функционерам установку работать не только с рабочими, интеллигенцией, но и с прогрессивно мыслящими представителями буржуазных кругов.
13
В 1941 году в авиационной промышленности в Германии были заняты 1 300 000 рабочих. «Программа Геринга» предусматривала увеличение выпуска самолетов вдвое. Учитывая, что приток рабочей силы можно было обеспечить только за счет насильственно вывезенных иностранных рабочих из оккупированных стран, производительность которых предполагалась значительно ниже, в силу разных причин, чем у немецких рабочих, было принято решение количество рабочих довести до 3 500 000 человек.