Летом в распахнутое окно в кабинет Беккерта доносилось пение птиц из парка. Оно настраивало его на элегический лад, он вспоминал свое детство и юность.
Беккерт был родом из Восточной Пруссии. Он вырос в семье лесничего и собирался наследовать дело отца.
Во время летних каникул отец часто брал с собой Карла в лес. Он быстро научился различать голоса птиц и зверей, знал повадки животных, разгадывал их уловки, читал следы.
Однажды отец взял его на отстрел косули. На лужайке, покрытой синими лесными незабудками, они увидели грациозное, красивое животное. После бега оно остановилось. Его пятнистые бока то западали, то вздымались: косуля тяжело дышала.
— Хочешь выстрелить? — шепнул отец.
— Хочу.
Прогремел выстрел — косуля упала. Они побежали к ней. Но Карл не убил косулю, а только ранил. Она лежала на боку, судорожно взбрыкивая задними ногами, пытаясь подняться. Когда люди подбежали к ней — замерла, притворилась: сработал инстинкт — вдруг люди сочтут ее мертвой и уйдут. Прошло какое-то время, и косуля приоткрыла глаз. Четырнадцатилетний Карл поймал ее взгляд, полный мольбы и страха. Он не выдержал, отвернулся. Тут раздался еще один выстрел — косулю добили. Карл вдруг заплакал…
Потом ему приходилось стрелять, в семнадцатом году, на фронте. В него стреляли. И он стрелял.
После демобилизации работал егерем. Но Карл никогда больше не убивал животных. Он, конечно, сопровождал охотников, но сам не стрелял. Это не доставляло ему удовольствия.
Неисповедимы пути Господни! Не познакомься он на охоте с Рудольфом Дильсом, так бы и остался егерем, а теперь уже, наверное, стал бы лесничим. С помощью Беккерта Дильс с компанией выследили и застрелили матерого кабана. Кабан был хитер, сбил со следа собак, и, если бы не Карл, они наверняка упустили бы зверя. Когда вторым выстрелом кабана свалили, Дильс не удержался от похвалы: «Вы — настоящая ищейка, Беккерт. Не хотите работать у меня?» — «А что я буду у вас делать?» — «Выслеживать двуногих зверей». — «Я не люблю стрелять». — «А вам не придется этого делать. У вас будет чистая работа. Я вам гарантирую». Дильс служил в криминальной полиции.
После окончания полицейской школы Беккерта зачислили в штат Рудольфа Дильса…
Беккерт встал и подошел к окну. На улице лежал снег. Окна в кабинете были оклеены бумажными полосками. Зима сорок первого года выдалась непривычно суровой для Германии. Война как бы прорубила зияющее отверстие в стене, отделяющее Германию от России, и из России в это зияющее отверстие потекли потоки холодного, морозного воздуха.
В кабинете было жарко натоплено, и отогревшаяся канарейка Симка в клетке на маленьком столике у окна весело щебетала.
Когда Беккерт принес в кабинет клетку с канарейкой, его коллеги отнеслись к этому поступку как к чудачеству сослуживца. Но потом привыкли к птичке, а некоторые, устав от допросов, заходили к старшему криминальному советнику послушать пение Симки. Они утверждали, что ее пение хорошо действует им на нервы.
Для Беккерта канарейка была почти членом семьи. Во всяком случае, он заботился о ней, как о близком существе.
Беккерт подошел к кафельному щиту в углу, прислонился спиной к гладкой теплой поверхности. Его правая, трехпалая рука — мизинец и безымянный палец ему отстрелили на фронте — прижалась к теплому кафелю: к непогоде она болела.
Беккерт недавно перенес жестокое воспаление легких, а чуть позже — сильный катар. Его нередко знобило. Погрев спину и изуродованную руку, Беккерт вернулся к столу и сел в кресло с высокой спинкой.
Был воскресный день. Карлу надо написать ответ на запрос министерства иностранных дел. Бумагу из министерства в субботу ему передал Генрих Мюллер.
Сначала, когда Генрих Мюллер вызывал Беккерта, минуя его непосредственных начальников, те косились на него: почему группенфюрер Мюллер, шеф гестапо, игнорируя их, обращается прямо к Беккерту?
Беккерт никогда не рассказывал коллегам о том, что Мюллера он знает много лет, что они познакомились еще в начале двадцатых годов.
Но опять-таки с Мюллером его свел Рудольф Дильс.
В его аппарате он работал с 1924 года.
Между полицейскими службами земель (провинций) тогда существовала практика обмена сотрудниками.
По обмену Дильс на год отправил Карла Беккерта в Мюнхен. Там он и познакомился с чиновником баварской политической полиции Генрихом Мюллером. Мужиковатый, с неприметной внешностью, Мюллер обладал исключительной памятью. Его мечтой было создать централизованное досье, содержащее карточку на каждого гражданина Германии, достигшего двадцатилетнего возраста.
Будучи на стажировке в Мюнхене, Беккерт одно время следил за будущим фюрером Германии Адольфом Гитлером.
Вместо года Беккерт задержался в Мюнхене на целых три: он, в общем, понравился Мюллеру. Но Дильс все же востребовал его назад в Кенигсберг. Вскоре после возвращения Беккерт женился. Родился сын. Через два года Урсула заболела воспалением легких и умерла.
Второй раз Беккерт жениться не стал. Служба требовала много времени. Сыном заниматься тоже было некогда, и он рос у родителей Карла.
За годы работы в полиции Беккерт привык к одиночеству. В политическом сыске его способности проявились в полной мере. Он мог стать начальником отдела, но его никогда не тянуло командовать другими людьми. Как работника сыска его ценили, давали сложные, ответственные задания, и это его вполне устраивало.
В 1933 году в Восточной Пруссии было образовано гестапо. Беккерта зачислили в его штат.
Декретом от 10 февраля 1936 года Гиммлер был назначен официально руководителем всей системы германской полиции третьего рейха.
К этому времени Карл Беккерт уже работал в Берлине, где судьба его снова свела с Генрихом Мюллером.
Кабинет шефа гестапо Мюллера находился на том же этаже, что и кабинет Беккерта. Мюллер нередко запросто заходил к нему. Так случилось и вчера, в субботу. Он вошел с папкой и, передавая ее Беккерту, сказал:
— Надо ответить, Карл, этим чиновникам.
— Что это? — спросил старший криминальный советник.
— Очередная листовка. На этот раз ее прислали в МИД.
— А почему мы должны им отвечать?
— Это распоряжение Гейдриха.
Беккерт не любил заниматься «писаниной», но если уж ему приходилось это делать, он откладывал это на воскресенье, когда огромное здание пустовало и ему никто не мешал.
Беккерт сел за стол и открыл папку. К нему уже поступили десятки таких листовок, и ее содержание он знал почти наизусть. Называлась она «Народ обеспокоен будущим Германии». Неизвестные злоумышленники, безусловно из числа левых интеллигентов, писали в ней:
«Напрасно пытается министр Геббельс снова пустить нам пыль в глаза. Факты говорят сами за себя суровым, предостерегающим языком. Никто не может отрицать, что наше положение с каждым месяцем становится все хуже и хуже. Никто не может больше закрывать глаза на чудовищность происходящего, на катастрофу, к которой ведет национал-социалистская политика.
Крупные военные успехи первых лет войны не привели к решающему результату. Немецкая армия под Москвой и под Ростовом отступает. Вопреки всем фальшивым сообщениям ОКВ [14]количество жертв войны исчисляется миллионами. Почти в каждом немецком доме царит траур. Трудящихся подвергают все большему подстегиванию и перенапряжению сил, из народа выжимают последние резервы. Армия поглощает новые сотни тысяч людей. Промышленность и сельское хозяйство все ощутимее страдают от нехватки рабочей силы. Женщины оплакивают погибшее семейное счастье и любовь…
Все, что следует сказать, можно свести к одному — к призыву: пора наконец осознать всю серьезность положения!
Пошлите это письмо всем, кому сможете! Передавайте его своим друзьям и товарищам по работе! Вы не один! Боритесь сначала на собственный страх и риск, а затем объединяйтесь в группы! ГЕРМАНИЯ ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ!