Скрипят, шуршат камушки под торопливыми ногами, узловатые руки сжимают дубины и короткие копья; четверо двуногих хищников идут на добычу. Двадцать шагов, восемнадцать, пятнадцать...
Первые лучи солнца просекли заросли смилака, и одновременно наперерез им прянула смертоносная стрела. Одна, другая, третья... на тетиве четвёртая. Ксандр стрелял от груди, почти не целясь. Хромой Форкин мог бы гордиться своим учеником.
Раздался рёв — это надрывается лишённый последнего глаза Полифем. Ему вторит жалобным воем другой добытчик, зажимая пробитую печень. Ещё один илот корчится на тропе, пытаясь вырвать пронзившую грудь стрелу. Четвёртый из нападавших, ошеломлённый внезапностью собственного превращения из охотника в добычу и быстротой расправы, застыл, подобно изваянию. Словно зачарованный смотрел илот, как лучник молниеносным движением извлёк очередную стрелу из колчана и наложил её на тетиву...
— Ксандр! — неожиданно для себя воскликнул он с испугом и удивлением.
Стрелок опустил оружие — то ли от неожиданности, то ли оттого, что узнал в противнике младшего сына Пистия. Илот бестолково, как палку, метнул копьё, повернулся и бросился бежать. Ксандр всё же успел пустить стрелу ему вслед прежде, чем беглец ушёл по спуску за скрытый листвой смилака поворот. Короткий вскрик возвестил о встрече пернатой хищницы с целью.
Только теперь молодой человек оглянулся; босоногая Леоника стояла чуть поодаль с бронзовым мечом в руке.
— Ты могла погибнуть! — воскликнул Ксандр, увлекая её к месту ночлега.
— Ты тоже. Мы оба могли погибнуть. Но кто это был?
— Озверевшие илоты. Собирайся, скоро сюда пожалует вся деревня.
Молодой человек быстро распутал коней. Леоника тем временем завязала ремешки сандалий и собрала в узелок скудные остатки снеди.
Кони были уже взнузданы, когда затихший было рёв Полифема грянул с новой силой; староста разбойничьей деревни с торчащей из глазницы стрелой и залитым кровью лицом медленно приближался к стоянке, ощупывая воздух вытянутыми руками. Глаза Леоники недобро сузились, рука потянулась к бронзовому мечу: грязный илот...
— Не надо, — остановил её Ксандр. — Он уже получил своё.
Полифем угодил ногой в угли костра, завертелся, в последний раз проревев во всю мощь своих лёгких, затем осторожно присел на землю и жалобно заскулил…
— Куда мы теперь? — спросила, сев на коня, Леоника.
— Остаётся один путь: в Мессению.
Лисикл быстрым свирепым взглядом окинул поляну. Схватка закончилась после того, как он страшным боковым ударом снёс предводителю разбойников верхушку черепа. Сейчас те, кто совсем недавно упивались собственной силой, с криками и стонами уползали в кусты, волоча выпавшие внутренности, или валялись бездыханными там, где их настигли удары спартиатов.
Победители тоже понесли потери — товарищ Кебета, хозяин сурового пса-людолова, лежал, раскинув руки, с проломленной головой, а верный Мелест получил опасную рану в подреберье. Именно Лисикл и он сделали основную работу — Кебет старался держаться позади, хотя и уложил одного из разбойников удачным броском тяжёлого ножа.
Лохагос умело перевязал раненого, приказал Кебету: «Неси!» Негодуя на растяпу Мелеста за пропущенный удар, спустился к дороге. Каково же было вместо пойманных беглецов обнаружить искалеченного наёмника и убитого Килона! Насквозь пробитый дротиком пёс-людолов валялся в пыли, лошади разбежались неизвестно куда.
Кебет усадил Мелеста на обочине в тени кустарника и занялся другим раненым. Он перетянул руку Навболу, собрал пучок сухих веток, высек огонь и прижёг наёмнику обрубленное запястье. Тот вскрикнул и потерял сознание.
— Пойду ловить лошадей, — бросил он склонившемуся над телом Килона лохагосу.
Плохи дела спартиата: его отряд перестал существовать, а добыча ускользнула. Позор на всю Спарту, Лисикла засмеют! Придётся ему также отвечать за потерю двух воинов, не в бою, а в погоне за собственной невестой. Делать нечего, придётся поворачивать обратно, чтобы доставить Мелеста и тело Килона в город...
— Лови, да поскорее. Беглецы не могли уйти далеко.
— Но послушай, лохагос, — попробовал было возразить Кебет.
— Делай, что я говорю.
Кебет лишь пожал плечами: если лохагос хочет ухудшить своё положение, пусть так и будет. Закон обязывает командира устроить достойное погребение павшим бойцам или доставить их тела на родину; нарушить его — значит совершить постыдное преступление, и тогда уже не только всеобщее осмеяние, но осуждение и наказание будут ожидать виновного.