В 23.00 по дворцу открыли огонь орудия Петропавловской крепости. Подвойский утверждал, что сначала прозвучали три холостых выстрела. Это был сигнал, по которому «наши части двинулись вперед», но «баррикады встретили их решительным отпором». «Вдруг, — продолжал Подвойский, — над головами у нас поплыл тупой гул, за ним второй… Это «Аврора» из шестидюймовых посылала свои тяжелые снаряды».
О том, что «Аврора» обстреливала дворец боевыми снарядами, говорили и писали многие. Джон Рид отмечал: «Тротуар под нашими ногами был засыпан штукатуркой, обвалившейся с дворцового карниза, куда ударило два снаряда с «Авроры». Других повреждений бомбардировка не причинила». Малянтович в мемуарах описывал эпизод, как к ним в кабинет принесли стакан от разорвавшегося снаряда, снаряда, который пробил стену дворца.
Вердеревский осмотрел его и, поставив на стол, сказал: «С «Авроры»…
— Пепельница на стол нашим преемникам, — сказал кто-то…
Нам доложили, что городская дума от лица всех партий посылает депутатов на «Аврору», чтобы уговорить команду не стрелять…»
И даже к 11-й годовщине Октября журнал «Огонек» напечатал фотографию стены с дырой с подписью: «Одна из комнат Зимнего дворца с пробитой залпом с «Авроры» стеной в Октябрьские дни 1917 года».
Однако «Правда» еще 27 октября 1917 года напечатала опровержение экипажа корабля, назвавшего эти обвинения «пятном позора на команду крейсера»: «Печать пишет, что «Аврора» открыла огонь по Зимнему дворцу, но знают ли г-да репортеры, что открытый нами огонь из пушек не оставил бы камня на камне не только от Зимнего дворца, но и прилегающих к нему улиц… Не верьте провокационным слухам. Это обычный прием буржуазной прессы забросать грязью и неосновательностью фактов происшествий, строить козни рабочему пролетариату. Что же касается выстрелов с крейсера, то был произведен только один холостой выстрел, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающих их к бдительности и готовности».
По наиболее распространенной версии, огонь боевыми снарядами вели все же орудия Петропавловки. Было сделано два выстрела из шестидюймовых орудий и 30–35 из трехдюймовых. Стреляли плохо — только два снаряда попали во дворец. Однако Троцкий потом утверждал, что стрельба сознательно велась «поверху», чтобы не разрушить дворец.
…Атака на дворец возобновилась. Подвойский вспоминал о ней как о «неописуемой какафонии» звуков. Где-то около половины двенадцатого штурмующие смогли преодолеть баррикады из дров на площади. Подвойский писал, как они увидели юнкера-пулеметчика с закопченным порохом лицом и как «один из солдат, почти не останавливаясь, поднял его на штык и побежал дальше». Преодолев баррикады, они ворвались в ворота и заняли двор. «Летят на лестницы. На ступенях схватываются с юнкерами. Опрокидывают их. Бросаются на второй этаж, ломая сопротивление защитников правительства… Как ураган несутся на третий этаж, везде по дороге сметая юнкеров», — вспоминал Подвойский.
«Вообще вся атака Дворца носила совершенно беспорядочный характер, — признавал Антонов-Овсеенко. — Юнкера при нашем входе сопротивления не оказали, и мы свободно проникли вглубь Дворца в поисках Временного правительства… С Чудновским поднимаемся. Пестрая толпа восстания за нами… Обширные залы тускло освещены… Зияет в одном пробоина из трехдюймовки. Повсюду матрасы, оружие, остатки баррикад, огрызки. Юнкера и еще какие-то военные сдавались».
«Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь, — писал Джон Рид, успевший и к этому историческому событию. — Оттуда лился свет, но из огромного здания не доносилось ни звука.
Увлеченные бурной человеческой волной, мы вбежали во дворец через правый подъезд, выходивший в огромную и пустую сводчатую комнату — подвал восточного крыла, откуда расходился лабиринт коридоров и лестниц. Здесь стояло множество ящиков. Красногвардейцы и солдаты набросились на них с яростью, разбивая их прикладами и вытаскивая наружу ковры, гардины, белье, фарфоровую и стеклянную посуду. Кто-то взвалил на плечо бронзовые часы. Кто-то другой нашел страусовое перо и воткнул его в свою шапку. Но как только начался грабеж, кто-то закричал: «Товарищи! Ничего не трогайте! Не берите ничего! Это народное достояние!» Его сразу поддержало не меньше двадцати голосов: «Стой! Клади всё назад! Ничего не брать! Народное достояние!» По коридорам и лестницам все глуше и глуше были слышны замирающие в отдалении крики: «Революционная дисциплина! Народное достояние!»
Мы пошли к левому входу, т. е. к западному крылу дворца. Здесь тоже уже был восстановлен порядок. «Очистить дворец! — кричали красногвардейцы, высовываясь из внутренних дверей. — Идемте, товарищи, пусть все знают, что мы не воры и не бандиты! Все вон из дворца, кроме комиссаров! Поставить часовых!»…»
Штурм, впрочем, не ограничивался лобовой атакой на дворец через площадь. Отдельные группы и агитаторы проникали во дворец через боковые двери и «калитки». Министр путей сообщения Александр Ливеровский записал в дневнике, что еще около 11 часов вечера он встретил юнкеров, которые конвоировали группу арестованных ими «лазутчиков». Но постепенно «лазутчиков» становилось все больше и больше, и в итоге они разоружили самих юнкеров. Со стороны Невы двери в Зимний попросту забыли запереть. Через них, а также через окна во дворец тоже проникали агитаторы, красногвардейцы и просто мародеры. Одну из запертых дверей взломали, позаимствовав для этого топор в соседней с площадью лавке.
«А знаете, как был взят Зимний дворец? — рассказывал Джону Риду один из матросов. — Часов в одиннадцать мы увидели, что со стороны Невы не осталось ни одного юнкера. Тогда мы ворвались в двери и полезли вверх по лестницам, кто в одиночку, а кто маленькими группами. На верхней площадке юнкера задерживали всех и отнимали винтовки. Но наши ребята всё подходили да подходили, пока нас не стало больше. Тогда мы кинулись на юнкеров и отобрали винтовки у них…»
Юнкер Константин де Гайлеш вспоминал, что баррикады на площади еще держались, а большевики уже заняли верхние этажи дворца, пробравшись туда со стороны Эрмитажа или внутреннего двора — с черного хода. «Теперь никто не знает, где нападающие и где защитники, — писал он. — Хаос невообразимый. В одной зале защитники разоружают нападавших, в другой — нападающие разоружают — защитников».
На кухне дворца обнаружили человека, который прятался в большом медном котле. Оказалось, что это еще один из царских поваров. Его не тронули, но потребовали дать что-нибудь поесть. Он открыл какую-то кладовую, в котором оказалась колбаса. В других помещениях встретили раненых солдат в больничных халатах (тогда в части Зимнего размещался военный госпиталь). «Главное, чтобы войне был конец», — говорили они.
Постепенно защита концентрировалась в нижних залах, где находились и министры. Слышались выстрелы и разрывы гранат. Ливеровский услышал треск в соседней комнате. «Оказалось, в коридор с верхней галереи была брошена бомба матросами, пробравшимися по черным внутренним ходам через лазарет», — писал он. Кстати, матросов арестовали. Но ненадолго.
Антонов писал, что со своим отрядом они проплутали в Зимнем около часа — искали правительство. Это правда — даже далеко не все из защитников дворца знали, где находятся министры. А они с какой-то покорностью и безразличием ожидали развязки в Малой столовой. Они даже точно не знали, в чьих руках дворец.
Около двух часов ночи штурмующие во главе с Антоновым натолкнулись на шеренгу неподвижно стоявших юнкеров с винтовками, «последней гвардии Временного правительства». «Здесь Временное правительство?» — «Здесь, здесь!» — заюлил какой-то юнкер. — «Я ваш», — шепнул он мне», — вспоминал Антонов. По словам Антонова, наступавших попытался остановить еще руководитель обороны дворца инженер Петр Пальчинский. Он говорил, что «наши уже договорились с вашими». Но Чудновский схватил его за грудь и объявил арестованным, у юнкеров отобрали винтовки и бросились к двери, за которой сидели министры.