Что же касается «троцкистов» из ПОУМ, то они считались более опасным врагом для коммунистов и СССР, чем анархисты. Ведь они тоже называли себя коммунистами и марксистами-ленинцами, но при этом беспощадно критиковали Сталина и советские порядки. В Москве были сильно озабочены слухами о том, что и сам Троцкий может появиться в Испании и провозгласить здесь создание своего Интернационала.
Испанские «троцкисты», ругавшие Сталина, мешали и многим в испанском республиканском правительстве — ведь основную помощь оно получало от СССР. Однако премьер-министр, левый социалист Ларго Кабальеро был против запрета ПОУМ. Антонов же считал, что именно поумовцы «подстрекают» анархистов, пытаясь «вовлечь в орбиту своей провокационной деятельности значительные слои СНТ». «Лишь политический разгром ПОУМа создаст условия для длительного сотрудничества между Коммунистической партией и СНТ и ФАИ[15]», — писал он в Москву.
Сложные отношения между коммунистами, социалистами, анархистами, поумовцами привели к вооруженным столкновениям между анархо-синдикалистами и коммунистами в Барселоне в мае 1937 года (все началось с попытки отряда коммунистов захватить телефонную станцию, которую контролировали анархисты). В город пришлось вводить армейские части. 8 мая анархисты и поддержавшие их поумовцы капитулировали, в боях погибло более 500 человек.
Бои в Барселоне открыли дорогу репрессиям против их организаций и руководителей. Испанские противники ПОУМ и анархистов называли эти действия «анархо-троцкистским путчем». Такого же мнения придерживались и в Москве. Интересно, что даже в биографии Антонова-Овсеенко, написанной его сыном (под псевдонимом Антон Ракитин) и вышедшей в 1975 году, об этих событиях говорится так: «Спланированный в штабе Франко, этот контрреволюционный путч должен был подорвать истощенные силы республики накануне фашистского наступления на Север».
Четырнадцатого мая большинство министров потребовали от Ларго Кабальеро роспуска и запрета ПОУМ, разоружения тылового населения и т. д. Премьер отказался выполнить эти требования и подал в отставку. Новым премьер-министром 16 мая 1937 года стал умеренный социалист Хуан Негрин (министр финансов в прежнем кабинете). Негрин считался более «просоветским» политиком и пользовался поддержкой коммунистов. Именно с его одобрения в Каталонии начались аресты руководителей ПОУМ (арестовали 250 человек и 30 иностранцев, причем ареста чудом избежал воевавший в составе поумовцев Джордж Оруэлл, написавший позже свои знаменитые романы — антиутопии), которых обвиняли в сговоре с франкистами. Советскими агентами НКВД был похищен, а затем и убит лидер ПОУМ Андреу Нин.
Над арестованными «троцкистами» хотели устроить такой же процесс, как в Москве, но сделать этого не успели — буквально перед самым падением Республики их все-таки выпустили из тюрем. Были также арестованы около 1500 анархистов и несколько сотен вызвавших подозрение «неортодоксальных» марксистов, в том числе и бойцов интербригад. Другими словами, «левая оппозиция» в Испании была разгромлена почти так же, как большевики в России во время своей Гражданской войны разгромили своих «левых» противников — махновцев, левых эсеров и др.
Эти события и назначение премьером Негрина отразились и на судьбе Антонова-Овсеенко. С Негрином у него сложились непростые отношения. Еще 7 февраля 1937 года во время обеда в советском торгпредстве в Барселоне между ними произошел конфликт. Антонов начал говорить о том, что не следует подавлять стремление к автономии в Каталонии или Стране Басков. В ответ Негрин заявил, что советский консул еще «больший каталонец, чем сами каталонцы», и что-то добавил о его бюрократизме. Антонов возмутился и резко ответил, что «он революционер, а не бюрократ».
Негрин расценил слова Антонова как недоверие к нему со стороны Москвы и сказал, что он в таком случае уходит в отставку. Впрочем, в советском посольстве ему дали понять, что линию генерального консула в Барселоне разделяют далеко не все «советские товарищи» в Испании и что не следует расценивать его слова как позицию СССР. Об этом инциденте стало известно и в Москве, и Антонов-Овсеенко получил выговор. Негрин же и после жаловался советским дипломатам на Антонова. Он говорил, что тот покровительствовал анархистам и что для него «вообще существовала одна Каталония».
Антонов-Овсеенко был уверен, что его линию поддерживают в Москве, но она все больше и больше расходилась с представлением Сталина о том, что надо делать в Испании. К тому же после назначения премьером Негрина было ясно, что вряд ли они сработаются с советским консулом. Все эти события во многом предопределили дальнейшую судьбу Антонова.
В августе 1937 года его отозвали из Барселоны в СССР. 15 сентября он получил новое назначение и снова по юридической части — наркомом юстиции РСФСР. Но, в сущности, на этом посту Антонов поработать толком уже не успел.
Знал ли он, что над ним сгущаются тучи? Трудно сказать. Но наверняка предчувствовал что-то. Обстановка была такая, что никто из советской номенклатуры не мог ощущать себя в полной безопасности. «Враги народа» внезапно возникали и там и сям, показательные процессы шли один за другим. Особенно много появилось вдруг уже вроде бы давно разгромленных троцкистов. В июне 1937 года по делу «Антисоветской троцкистской военной организации» были осуждены и расстреляны видные советские военачальники во главе с маршалом Михаилом Тухачевским — командармы 1-го ранга Иона Якир, Иероним Уборевич, командарм 2-го ранга Август Корк, комкоры Виталий Примаков, Витовт Путна, Борис Фельдман, Роберт Эйдеман, покончил с собой командарм 1-го ранга Ян Гамарник.
Интересно, что за неделю до суда, 2 июня 1937 года, Сталин, заявив на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны СССР о том, что «такая уйма показаний самих преступников и наблюдения со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что несомненно здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами», добавил еще, что этот «заговор» похож на то, что произошло в 1936 году в Испании. Антонову, который прекрасно знал всех расстрелянных, работал в Испании и был когда-то сторонником Троцкого, все это ничего хорошего не сулило.
В конце сентября 1937 года его жена уехала в Сухуми на лечение. В одном из писем к ней от 1 октября 1937 года Антонов писал: «Чувствую напряженность борьбы». По версии Антона Антонова-Овсеенко, его отец в это время консультировал создателей фильма «Ленин в Октябре», который режиссер Михаил Ромм снимал поистине ударными темпами — картина должна была выйти на экраны к 20-летию Октября. Правда, показывать разрешено было только Ленина, Сталина, Дзержинского и Свердлова — такова воля самого Сталина, и Антонов-Овсеенко знал об этом. Его самого в фильме заменил некий рабочий Матвеев, Эйно Рахья — некий рабочий Васильев, Троцкого, Каменева и Зиновьева только ругали, и то заочно. Даже министров Временного правительства с Керенским показали, а большевиков — почти нет. Ну и Горького еще. Так вот, по рассказу Антона Антонова-Овсеенко, 11 октября его отец до позднего вечера консультировал создателей фильма. А когда ночью пришел домой, то вскоре был арестован.
Он сидел на Лубянке, в Лефортове, в Бутырках, снова в Лефортове. Сначала он отрицал все обвинения против него, утверждал, что допущена ошибка, и требовал от следователя предоставить ему «уличающие материалы». Но затем вдруг написал письмо на имя наркома внутренних дел Ежова, в котором признавался в своей «антисоветской деятельности».