«Контрреволюционный троцкизм должен быть разоблачен и уничтожен до конца, — писал он. — И я, оруженосец Троцкого, раскаиваясь во всем совершенном против партии и Советской власти, готов дать чистосердечные признания. Надо прямо сказать, что обвинение меня врагом народа правильно. Я на деле не порвал с контрреволюционным троцкизмом… Эта контрреволюционная организация ставила себе целью противодействие социалистическому строительству, содействие реставрации капитализма, что ее смыкало по существу с фашизмом… Я готов дать развернутые показания следствию о своей антисоветской, контрреволюционной работе, которую осуществлял и в 1937 году».
Нет сомнений, что эти «признания» он дал под физическим или моральным давлением следователей. Вполне возможно, ему пригрозили уничтожением его семьи. Жену Антонова, кстати, арестовали уже 12 октября в Сухуми и привезли в Москву. Не исключено, что ему сообщили об этом, чтобы усугубить его мучения. Как вспоминал потом сын советского партийного и профсоюзного деятеля Михайла Томского Юрий[16], в феврале 1938 года он оказался в одной камере с Антоновым. «Он был нездоров, с опухшими ногами, но держался удивительно бодро, — писал он. — Во второй половине дня вокруг него обычно собирались все обитатели камеры, и Владимир Александрович рассказывал о своих встречах с Лениным, об Октябрьской революции, о борьбе испанского народа против фашизма. О себе он говорил очень скупо.
Владимир Александрович ничего не подписал на «следствии«…С негодованием вспоминал следователя, который предупредил его о предстоящей казни. Помнится один эпизод, рассказанный Владимиром Александровичем. Во время одного из допросов в кабинете следователя не был выключен радиорепродуктор. Следователь, озлобленный упорным отказом арестованного подписать клеветнические материалы, назвал старого революционера врагом народа.
— Ты сам враг народа, ты настоящий фашист, — ответил ему Владимир Александрович.
В этот момент по радио передавали какой-то митинг.
— Слышите, — сказал следователь, — слышите, как нас приветствует народ? Он нам доверяет во всем, а вы будете уничтожены. Я вот за вас орден получил!»
Обвинительное заключение по его делу было утверждено 5 февраля 1938 года. Антонов обвинялся в том, что еще в 1923 году, работая начальником ПУРа, совместно с Троцким разрабатывал план вооруженного выступления против советской власти, а затем, занимая должность полпреда в Чехословакии, Литве и Польше, вел «троцкистскую деятельность в пользу польской и германской военных разведок». Припомнили и Испанию, не забыв его «покровительство» анархистам. Обвинения сводились к тому, что Антонов-Овсеенко вошел в организационную связь с германским генеральным консулом и фактически руководил троцкистской организацией в Барселоне в «борьбе против Испанской республики».
Жена Антонова обвинялась в том, что была связана с польской разведкой и что была осведомлена о шпионской связи своего мужа, а также о деятельности троцкистской террористической организации.
Сохранился рассказ Юрия Томского о том, как Антонова-Овсеенко уводили из камеры. «Владимир Александрович, — вспоминал Томский, — начал прощаться с нами, потом достал черное драповое пальто, снял пиджак, ботинки, раздал почти всю свою одежду и встал полураздетый посреди камеры.
— Я прошу того, кто доживет до свободы, передать людям, что Антонов-Овсеенко был большевиком и остался большевиком до последнего дня.
Мы стояли молча, потрясенные. Дверь камеры открылась вновь. Антонов-Овсеенко направился к выходу. У самого порога он остановился, обнял товарищей, стоявших рядом.
— Прощайте, товарищи, не поминайте лихом!»
Иногда этот рассказ называют описанием последних часов Антонова-Овсеенко перед казнью. Но вряд ли это правильно. Дело происходило в Бутырской тюрьме, а после этого Антонов еще некоторое время сидел в Лефортове. Оттуда его и увезли на так называемый «суд».
Восьмого февраля 1937 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха рассмотрела дела Антонова-Овсеенко и его жены. Происходило это в закрытом режиме, без участия обвинения, защиты и без вызова свидетелей.
Сначала слушали дело Софьи Антоновой-Овсеенко. Она заявила, что виновной себя не признает, с польской разведкой связана не была и ничего не знала о том, что ее муж является шпионом. Приговор — расстрел. Он был приведен в исполнение в тот же день.
В 22 часа 40 минут, когда, скорее всего, его жены уже не было в живых, в зал заседаний привели самого Антонова-Овсеенко. Он тоже заявил, что виновным себя не признает, а показания, данные на предварительном следствии, не подтверждает, так как дал их ложно. Шпионажем он не занимался и троцкистом никогда не был. Он был только примиренцем. В последнем слове Антонов просил провести дополнительное расследование, так как он оговорил себя. Однако все заседание продолжалось всего 20 минут. Судьям хватило этого времени, чтобы вынести такой же приговор — расстрел с конфискацией имущества.
Он прожил еще сутки. О том, как он их провел — ничего не известно. Владимир Антонов-Овсеенко был расстрелян 10 февраля 1938 года. В 1956 году Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала и его, и его жену.
Его судьба была довольно типичной для большевиков «раннего призыва». Многие из них, кто не погиб на многочисленных фронтах Гражданской войны и дожил до 30-х годов, разделили такую же незавидную участь.
Они были решительными и мужественными в подпольной революционной борьбе, «железными» и беспощадными к себе и к другим во время войны с «классовым врагом» и «международной буржуазией», они сами пролили немало чужой крови и достигли высоких постов в государстве, но оказались совершенно беспомощными перед лицом «своего» террора. Они были морально раздавлены и сломлены: каялись, поносили в газетах своих бывших уже убитых Сталиным товарищей, приписывали им и себе какие-то чудовищные замыслы и при этом смиренно ждали, пока придут и за ними, не думая даже о сопротивлении или хотя бы о побеге.
Что стояло за всем этим? Желание выжить? Или настолько сильная преданность «красной идее», что даже собственное уничтожение руками своих же единомышленников могло показаться им полезным «делу революции»? Или, наоборот, полное разочарование в революции, которое лишило их последних сил к борьбе? Кто знает. Наверное, и то, и другое, и третье. Но некоторые все же еще находили в себе силы достойно встретить свои последние минуты.
Леонид КРАСИН
МЕТАМОРФОЗЫ «КРАСНОГО ЛОРДА»
Руководители большевиков, как бы к ним ни относиться, были крайне любопытными и интересными людьми. Но Леонид Красин выделялся даже среди них. За границей его называли «красным лордом» — за умение одеваться, всегда безукоризненные манеры и умение вести светские беседы и деловые переговоры. Британский премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж вообще говорил, что Красин был «первым русским, изложившим свои доводы с достаточной убедительностью».
Среди своих коллег по партии Красин обращал на себя внимание еще и тем, что был не только «профессиональным революционером». Инженер по специальности, он, параллельно своей революционной деятельности, сделал весьма неплохую карьеру, став в 1913 году генеральным представителем немецкой фирмы «Сименс — Шуккерт» в России, а после начала Первой мировой войны продолжал управлять национализированными предприятиями «Сименс». Конечно, можно назвать Леонида Красина одним из самых «респектабельных большевиков». Но все-таки это было бы слишком просто.
Биография Красина полна любопытных противоречий и метаморфоз. Вместе с описаниями его изысканных манер, великолепных костюмов, профессиональных способностей в истории остались мрачные слухи о причастности Красина к смерти известного русского фабриканта Саввы Морозова, вывозе драгоценных камней из России и вполне доказанные факты, вроде руководства «боевыми группами» большевиков, разработки «эксов», участия в довольно-таки «мутных» схемах финансирования своей партии или предложений оживить в будущем умершего Ленина, с которым Красин далеко не всегда соглашался и за которым после Октябрьских событий 1917 года согласился последовать после долгих раздумий и сомнений.
16
Михаил Томский покончил с собой после того, как на процессе «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» в августе 1936 года Зиновьев и Каменев начали давать показания о причастности М. П. Томского, А. И. Рыкова, Н. И. Бухарина к «контрреволюционной деятельности». «Правда» 23 августа 1936 года сообщала: «ЦК ВКП(б) извещает, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М. П. Томский, запутавшийся в своих связях с контрреволюционными и троцкистско-зиновьевскими террористами, 22 августа на своей даче в Болшеве покончил жизнь самоубийством». Его сын пятнадцатилетний Юрий получил десять лет заключения и девять лет ссылки.