Четвертого июля кронштадтские матросы высадились в Петрограде и маршем прошли к особняку Кшесинской, где перед ними выступили Ленин, Свердлов, Луначарский. Причем речь Ленина была относительно «мирной» — он призывал матросов к стойкости и бдительности и выражал уверенность, что власть вскоре в любом случае перейдет к Советам.
В «мирной вооруженной демонстрации» участвовало, по различным данным, до пятисот тысяч человек (скорее всего, эта цифра все же является преувеличением). По ее пути к Таврическому дворцу несколько раз возникали перестрелки. Были погибшие и раненые. Заодно ограбили несколько магазинов, квартир и разгромили штаб-квартиру контрразведки.
Одна из групп демонстрантов, проникнув в Таврический дворец, поймала министра земледелия и одного из самых известных эсеров, Виктора Чернова. Его поволокли на улицу, разорвав на нем костюм. Попытавшихся защитить его членов ВЦИКа матросы отогнали ударами прикладов. Чернову объявили, что его не отпустят, «пока Совет не возьмет власть», а какой-то неизвестный рабочий, поднеся к его лицу кулак, заорал: «Ну, бери власть, коли дают!»
Спас Чернова внезапно появившийся Троцкий. Он обратился к матросам: «Товарищи кронштадтцы! Краса и гордость русской революции! Я убежден, что никто не омрачит нашего сегодняшнего праздника, нашего торжественного смотра сил революции, ненужными арестами. Кто тут за насилие, пусть поднимет руку!» Не дав им опомниться, Троцкий схватил Чернова за руку и увел.
Кто знает, как бы развивались события дальше, если бы в них наконец-то не вмешался главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал-майор Петр Половцев. Узнав о нападении на Чернова, он приказал выкатить к Таврическому дворцу два орудия под прикрытием сотни казаков и открыть огонь. По пути ко дворцу на Литейном мосту казаков и артиллеристов начали обстреливать какие-то люди из пулемета. Тогда по ним открыли артиллерийский огонь. Было сделано три выстрела, но этого хватило для того, чтобы, услышав близкую канонаду, толпа у Таврического дворца начала разбегаться в разные стороны.
Это стало началом «коренного перелома» в «июльских днях». 5–9 июля отряды юнкеров, георгиевских кавалеров и прибывшие с фронта верные Временному правительству части начали наступление и окончательно сломили сопротивление частей, принимавших участие в «мирной вооруженной демонстрации».
В эти же дни в газетах появились сенсационные сообщения о том, что Ленин — агент германского Генерального штаба. 8 июля было опубликовано постановление Временного правительства об аресте и предании суду руководителей большевиков, объявленных германскими агентами и организаторами восстания против Временного правительства. Были арестованы Троцкий (формально являясь еще не большевиком, Троцкий в знаки солидарности с ними потребовал арестовать себя сам), Каменев, Коллонтай, Раскольников, Луначарский. Ленин и Зиновьев ушли в подполье, скрывшись под видом косцов под Петроградом на станции Разлив — в шалаше.
А что же происходило тем временем в Гельсингфорсе?
Вечером 3 июля туда поступили сведения о том, что Временное правительство свергнуто и власть перешла в руки Советов. Сообщалось о демонстрациях и перестрелках. Дыбенко зачитывал телеграммы на заседании Центробалта и говорил, что есть сведения о переходе в Петрограде власти в руки Советов. 5 июля в Гельсингфорсе все еще надеялись на то, что смогут помочь тем, кто участвовал в выступлении. В Петроград послали миноносец с семьюдесятью матросами. Затем — еще два миноносца с делегацией моряков во главе с Дыбенко. Она должна была «довести до сведения» ЦИКа, что «нами будет признана только власть, выдвинутая из состава Всероссийского съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Однако делегации как в воду канули — от них не было никаких известий. Позже выяснилось — они были задержаны и разоружены, а Дыбенко арестован юнкерами.
«Настроения масс» менялись быстро. После того как стало ясно, что выступление в Петрограде провалилось.
11 июля матросская фракция Гельсингфорсского совета проголосовала за поддержку Временного правительства.
12 июля на заседании Совета обсуждался вопрос о роспуске Центробалта. Возражения большевиков во главе с Антоновым-Овсеенко встретили обструкцией и топотом сапог. К тому же корабли, команды которых поддерживали большевиков, срочно увели в море. 14 июля на Сенатской площади состоялся очередной большой митинг. «Наружу вылезла вся оборонческая и обывательская шваль, — писал о нем Антонов-Овсеенко, — Сенатская площадь давненько не видала такой живописи!» Ему тоже предоставили слово, но «минут пять — и напряженный голос сдает. Вой и рев заглушают дальнейшую речь. Свирепые разгоряченные рожи тянутся ко мне угрожающе».
На следующий день его арестовали прямо на улице. Чуть позже, также на улице, «взяли» левых эсеров Проша Прошьяна и Алексея Устинова. Всех троих в специальном вагоне отправили в Петроград. Там Антонова-Овсеенко посадили в грузовик и доставили в тюрьму «Кресты». Его соседом по камере оказался Дыбенко. Были в тюрьме и другие любопытные встречи. На прогулке они увидели лекаря Царской семьи, врача тибетской медицины Петра Бадмаева, лечившего Николая II и Распутина. Бадмаев вроде даже обрадовался: «Ага, еще большевичков подсыпали! Добро пожаловать. Крайности-то сходятся…»
Июль и август 1917 года были для большевиков самым тяжелым временем после свержения монархии.
Очевидцы вспоминали, что чуть ли не каждый прохожий в Петрограде считал своим долгом поймать большевика, видя в нем «провокатора» и «немецкого шпиона». «На каждом перекрестке только и слышно, как ругают большевиков, — вспоминал Федор Раскольников. — Одним словом, открыто выдавать себя на улице за члена нашей партии было небезопасно». 8 июля газета «Новая жизнь» отмечала, что растет число эксцессов «толпы и солдат против отдельных большевиков» и что «толпа врывается даже в трамвае и ищет «ленинцев».
Одного из членов ВЦИК избили за то, что он призвал не считать Ленина германским агентом, пока это не доказал суд. Газеты выдвигали различные версии, куда мог скрыться Ленин — то ли в Кронштадт, то ли в Стокгольм, то ли в Германию, то ли… в Одессу. Появлялись сообщения, что Ленина уже поймали в переодетом виде — в костюме матроса или даже в женском платье. Любопытно, что через несколько месяцев будут распространяться такие же сплетни, но уже о якобы сбежавшем в женском платье последнем министре-председателе Временного правительства Александре Керенском.
Писатель Илья Эренбург, который как раз в это время возвратился в Россию из эмиграции, вспоминал, что русский офицер-пограничник, посмотрев его паспорт, довольно злобно сказал: «Опоздали. Кончилось ваше царствие. Напрасно едете». А по дороге в Россию эмигранты, еще недавно радовавшиеся тому, что в России «взошла заря свободы», ругались друг с другом. Один из противников большевиков кричал: «Вы что хотите — бунтовать? Не выйдет, голубчики! Свобода свободой, а вам место в тюрьме!» Ему не менее убедительно отвечали: «Не тут-то было! Пролетариат возьмет власть в свои руки. Кто кого посадит — это еще вилами на воде писано!» Пророческие слова, что и говорить.
Ну а пока аресты и преследования большевиков проходили по всей стране. Было арестовано около восьмисот человек, в Петрограде закрыт штаб партии в особняке Кшесинской, закрывались большевистские газеты. Тогда, после «июльских дней», многим обывателям казалось, что большевики находятся «при смерти» и не исключено, что и все эти «Советы» и «комитеты» вскоре канут в небытие, а в стране установится «сильная государственная власть». Так, в общем-то, и случилось. Только эту «сильную власть» установили как раз те, кого в июле 1917-го, как писали тогдашние газеты, «пригвоздили к позорному столбу».
«Июльский кризис» привел к отставке первого министра-председателя Временного правительства — князя Георгия Львова. Его место занял военный министр Керенский. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, в котором тогда преобладали эсеры и меньшевики, признал новый кабинет «правительством спасения революции».