— Письмо, которое до вас не дошло, датировано 20 часами, так что…
— А что он там пишет?
— Что ненавидит всех вас, мещан, и что с вами всё кончено. Научная фантастика открыла ему глаза на мир, который вы всё время закрывали своим лакированным благополучием. В погоне за вещами, соблюдая требования светской морали, вы лишили себя всех радостей жизни. Вам уже нечего делать в мире.
— Как… — чуть не подавился Грех.
— Это не судебный приговор, это в переносном смысле, — с презрением сказал Тверезов. — Вы не жалеете о том, что прожили жизнь впустую? Ведь всё, чего вы достигли в жизни. Гроша ломаного не стоит. Ваша жизнь ничего не дала миру. И сейчас, когда весь мир борется против нейтронной угрозы, у вас в голове лишь одна мысль: как бы не опозориться перед соседями. А для этого у вас, мещан, достаточно иметь на одну ненужную вещь меньше. Интересно, а жалеете ли вы о том. что потеряли сына?
— Как вам сказать… Не знаю…»
(«Литературная версия»…
А реально — психологически надломлен! И отсюда — уже не ложь, а… бред! И Ромбов не понял!
Но — и такой утрированный цинизм… Очередные «Грожовские» — Грех, Кривоносов (знакомы с разведшколы!)… и кто ещё?..)
«…Возвращаясь от Греха, Тверезов всё время вспоминал рассказ Ромбова о выезде на до сих пор нераскрытое дело. Если всё было так, как он рассказывал, значит, не обошлось без колдовства или по крайней мере нарушения законов физики. Машина…»
(Что?! Там… ещё Ромбов?
Ах… Ромбовым назван — тот, другой! Придётся помнить!)
«…свернула в тупик, пробила забор и бесследно исчезла. Круги, скорее всего, привиделись Ромбову во время ночного вызова после двух предельно напряжённых дней — иначе объяснить трудно. Но куда же исчезла машина? Ромбов говорил, что она должна была врезаться в стену, но на полпути между забором и стеной бесследно исчезла. Конечно, не объехала дом — тогда бы остались следы не снегу, а то и ещё не одна дырка в заборе — и, разумеется, не въехала, как призрак, в глухую стену. Провалиться под землю, как полушутя ответил Тверезов, она тоже не могла — тогда в земле осталась бы воронка, ведущая в ад, которую можно было бы обнаружить по растопленному адским жаром снегу… А, надо сказать, Тверезов был атеистом, не верил ни в колдовство, ни в привидений, ни в иные сверхъестественные силы, и не был готов поверить в них для того, чтобы объяснить это странное дело. Связи между двумя делами — делом Грехов и делом Кременцкого — Тверезов тоже не видел…»
(Вот так! Накладка… чего, на что?
Но хоть… Тот, второй, в исчезнувшей машине — не Захар? Или… не сам Родион? И — не Вячеслав?)
«…Так что же теперь? — думал Тверезов. — Продолжать разбирать дело Валерия Греха? Впрочем, он же умер… Но что-то и непохоже, что в этом деле всё ясно. Конечно, Валерий Грех мог оказаться настолько слабовольным и разуверившимся в людях, что счёл самоубийство лучшим выходом. Чем борьбу с родителями-мещанами, хотя это и маловероятно. Но зачем он тогда написал про изменение комплекции и работу в космосе? Хотел перед смертью заставить тех, кто испортил ему жизнь, поломать голову? Но неужели было так трудно перейти в другой институт? Или он в ужасе обнаружил. Что его уже ничто в этой жизни не интересует? Что ж, возможно и такое… Но всё-таки странно. Почему мне кажется, что не всё в этом деле ясно? Может быть, потому, что самоубийство человека, который отрёкся от своей прежней жизни в 19 лет и не обнаружил в себе сил строить новую — почти что противоестественное явление… В крайнем случае, мог бы опять встать на преступный путь. Ведь почти вся жизнь у него была впереди. Впрочем, с преступниками он был только месяц — видно, отказался и от этого жизненного пути. А к тому, чтобы прожить жизнь с пользой для людей, он подготовлен не был — в семье из него формировали преемника полированной эстафеты родителей, способного жить только для себя. Или чинуша-махинатор, или уголовник — третьего не дано. А он отказался от того и от другого. Что же тут непонятного?
Стоп! А в закрытом ли гробу его хоронили? Если хоронили вообще. Может быть, Грех солгал? Вряд ли. Тогда сразу бы сказал, что труп нашли. Впрочем, с трупом всё равно надо проверить…»