"Что ж, воспользуемся этим, - думал Генрих. - Все, что придаст мне силу, укрепит меня и возвысит, - все на благо. Говорила ведь сестра Рикса, что в их краях о человеке, побывавшем в Святой земле, складывают легенды. Вот и я вернусь из паломничества, окруженный ореолом святости, могущества. Пускай же и я буду отмечен белым облачением и красным крестом. А все их обеты я давно уже дал себе сам и намерен исполнить. Почему же мне не стать рыцарем Храма?"
Но магистру Бертрану он о своем решении ничего не сказал, сделав вид, будто не разумеет, чего от него хочет старый рыцарь. Когда беседа закончилась, Генрих удалился в свои покои и заснул крепким сном, охраняемый польскими воинами.
Несколько дней над городом висела зловещая тишина, которую время от времени нарушали крики, доносившиеся откуда-то издалека. В обители тамплиеров жизнь текла по заведенному порядку: на заре все шли к мессе, потом занимались науками и ратными упражнениями, потом обедали. Как-то утром Генриха призвал к себе великий магистр, но беседа их в самом начале была прервана: в окно влетел голубь и сел на стол перед Бертраном. Молниеносным движением руки магистр придержал птицу, другой рукой вытащил из-под крыла трубочку и, развернув ее, прочитал какие-то письмена. Затем он извинился перед Генрихом и быстрыми шагами вышел из комнаты. Вскоре во дворе послышались голоса, шум: кто-то отдавал приказания, отпирали замки, выводили из конюшен лошадей, покрытых шелковыми и бархатными попонами. Хотя Генрих еще не носил плаща тамплиеров, он присоединился к выезжавшему со двора отряду, заняв место между Вальтером фон Ширахом и Джориком де Белло Прато, молодым, очень подвижным французом. Как он узнал, после нескольких дней бесполезного кровопролития Гумфред де Тори и граф Амальрик, выступив посредниками, убедили королеву-мать и короля Балдуина заключить перемирие. Теперь Гумфред вызывал тамплиеров, чтобы они были свидетелями переговоров в башне Давидовой - эту-то весть и принес почтовый голубь магистра Бертрама.
Когда отряд тамплиеров подъехал к крепости, мост уже опустили; перед ним, а также вдоль рвов и валов, толпились рыцари Балдуина. Вооружение у них было легкое, не в пример западным рыцарям: большинство, по арабскому обычаю, было без панцирей, только при мечах и луках. Конечно, с таким оружием им не удалось бы захватить хорошо укрепленную башню - капитуляция королевы была вызвана причинами скорее морального порядка, нежели страхом перед войском сына. В просторном дворе башни Давидовой тамплиеры увидели на фоне серых каменных стен живописную процессию. Из башни выходила королева в платье золотой парчи, с прозрачным покрывалом на завитых волосах; казалось, она вот-вот упадет в обморок, ее поддерживали обе сестры и Филипп из Набла. Гумфред де Тори, которого Генрих узнал по плащу с красным крестом, прохаживался по двору, отдавая приказы и выгоняя из укрытий лучников королевы; если же ему попадался воин, тащивший из крепости добычу, Гумфред огромным своим мечом плашмя ударял грабителя по чем придется. Был он большого роста, светлые усы топорщились над губами, как растрепанный пук вереска.
Королева сошла по ступеням и остановилась посреди двора. Тамплиеры выстроились в каре, Генриха как особу королевской крови магистр поставил по правую руку от себя. Тут раздался топот коней, заискрилась в утреннем солнце пыль под их копытами. Приехали оба королевича, Балдуин и Амальрик.
Балдуин соскочил с коня и, бросив поводья, направился к матери. Этот стройный, на редкость красивый юноша был одет весьма причудливо. Мусульманские шаровары в красную и белую полоску придерживал широкий, похожий ка корсет, серебряный пояс, сверкавший на солнце. На голове у Балдуина был тюрбан с золотыми кольцами, расположенными в виде венца; концы тюрбана свисали на плечи юноши. Балдуина сопровождал отряд воинов в полуарабских одеждах. Амальрик выступал лениво, но с достоинством.
Король Балдуин склонил колено и приложился к руке матери. Все обратили внимание на то, что не видно Манассии, - как утверждал Балдуин, коннетабль похитил сердце его матери и настраивал ее против сына. Но вот показался воин, несший меч коннетабля; король встал на ноги, и воин подал ему этот меч. Балдуин жадно схватил меч и передал его Гумфреду, который стоял рядом. При этом он расцеловал Гумфреда в обе щеки, а тот опустился на колени перед королевой, облобызал руку у нее, потом у короля Балдуина и даже у графа Амальрика. Итак, коннетаблем, предводителем всех войск королевства Иерусалимского, стал доблестный рыцарь де Тори, член ордена тамплиеров.
Затем все поспешно сели на коней и поехали к Гробу Господню. В храме Балдуин потребовал, чтобы ему дали корону - иначе, мол, он не может показаться народу. Произошло замешательство. Корона хранилась в малой подземной сокровищнице, один ключ от которой был у иерусалимского патриарха, другой у великого магистра иоаннитов. Патриарху же в тот день предстояло править торжественную службу на Сионе, и он сидел в храме Тайной Вечери, творя молитвы и делая вид, будто знать не знает, что происходит в Иерусалиме. А великий магистр иоаннитов, понимая, что победа Балдуина - это победа Гумфреда и тамплиеров, спрятался в каком-то амбаре или чулане своей обители, и его никак не могли отыскать. Рыцари в большом волнении стучали мечами об пол. Тем временем магистр тамплиеров и кастелян Тивериады, Вальтер де Сент-Омер и Рогард, кастелян иерусалимский, ринулись к иоаннитам за ключом. Магистр Раймунд заперся на все замки, но рыцари все же добрались до него, взломали дубовые двери чулана и пригрозили магистру мечом. А Гумфред де Торн чуть не за бороду приволок патриарха. Так раздобыли оба ключа и вынесли из сокровищницы корону, сработанную венецианским мастером для короля Балдуина I. Затем присутствующим показали кусок креста господня в золотой оправе, а король Балдуин надел корону; после него корону надела королева Мелисанда, и оба, сидя, прослушали мессу. Сразу же после причащения вызвали из храма Гумфреда: рыцари Балдуина учинили дебош, разгромили улицу проституток, находившуюся близ улицы Давида. Рыцари не только отказались заплатить женщинам, но еще отобрали у них шкатулки с драгоценностями - по всему городу разносились вопли и плач. Гумфред быстро навел порядок, но когда король Балдуин вышел из храма, его обступили женщины, жалуясь на причиненные им обиды. Одна из них, как выяснилось, была прокаженной; рыцарь, побывавший у нее, держал ее за косы. Срывая с женщины платье, он показывал королю белые пятна на ее спине и кричал, что ее надо покарать смертью за сокрытие столь опасной болезни. Королева Мелисанда отвернулась, спрятала лицо на плече у сына. Король прогнал женщин, повелел кастеляну рассмотреть их жалобу, и снова все сели на коней. Теперь направились во дворец - там должен был собраться совет и решить, как разделить королевство и кто будет в нем править.
Здание дворца было построено вокруг мечети аль-Акса, которая служила главным королевским залом. Этот зал - священный для мусульман, ибо Аллах некогда перенес сюда Магомета (*92), чтобы явить ему свое величие, заполняли теперь тамплиеры, иоанниты, духовенство. Женщин было всего четыре: три дочери Балдуина II - вдова короля Фулько Мелисанда, Годьерна, Иветта, - да еще mulier patriarchae, наложница патриарха, которая оказывала немалое влияние на иерусалимские дела. Генрих сел среди тамплиеров, разместившихся на каменных скамьях. Совет начался.
Первым держал речь патриарх Фульхерий; высокий старик с висячими усами. Говорил он следующее:
- Когда мы собирались под знаком креста господня, дабы всем сообща стать на защиту Гроба, мы забывали, кто из нас германец, кто галл, кто грек. Ведомые матерью нашей, церковью, мы выступили в поход и основали единственное в мире государство, осиянное крестом и святой тиарой... Здесь наш король - Христос, королева - пресвятая Мария. Им-то препоручил свою власть великий, незабвенный государь Готфрид Бульонский (*93), не пожелав надеть золотой венец там, где Христос надел терновый. Преемники же его пренебрегли сим заветом и, возложив на свое чело золотую корону, знак земной власти, позабыли о том, что нет в Иерусалиме иного владыки, как наместник Христов, и иного исполнителя его воли, как патриарх. С того и пошли раздоры, бедствия, вечный страх, в коем пребывают мирные торговцы и ремесленники, да и рыцари, коим надлежит сражаться против язычников, а не против братьев своих. Потому говорю вам: опомнитесь! Потому призываю вас: обратите меч против язычника! Потому молю вас: предоставьте церкви решить ваш спор...