Однажды, уже осенью, когда Генрих вышел из лодки на сандомирский берег, его известили, что в замок примчался из Вислицы князь Казимир. Генриха это не встревожило: Казимир всегда так, свалится как снег на голову - то по хозяйственным делам, то по охотничьим. И Генрих только спросил:
- А что, князь уже виделся с Виппо?
- Пан Виппо сейчас в замке.
- Ну и прекрасно, - сказал Генрих. Привязав собственноручно свою любимую лодку и пригладив волосы, он не спеша направился к замку. Чувствовал он себя уставшим, на душе было тяжело. И как же он удивился, когда увидел, что Казимир чрезвычайно возбужден: налитое кровью лицо пышет огнем, даже уши и шея стали багровыми. Покусывая короткие усы, Казимир бегал по горнице и стучал об пол мечом. Генрих догадался - что-то случилось. Виппо, однако, сидел с равнодушным видом, расставив ноги и упершись ладонями в колени.
Казимир был разъярен, Генрих никогда еще не видел его в таком состоянии.
- Убей их! Забери их! - кричал он брату. - Вели сейчас же отрубить им голову!
- Что стряслось? - спросил Генрих, остановившись на пороге.
- Как? Ты ничего не знаешь? Никто тебе не сказал? Да об этом, наверно, уже по всей Польше слух пошел! Где Говорек? Где Готлоб? Гумбальд? Гереон? И ты, Виппо, не сказал?
- Я ничего не знал.
- Ведь тебе грозила неминуемая смерть, если б они захватили Сандомир!
- Но что стряслось?
- Якса... Якса и Святополк! Созвали всех своих рыцарей, наняли тьму пращников, Святополк половцев привел, лучников, целое войско у Яксы под Меховом собрали. А вчера они оба ко мне нагрянули - иди, мол, с нами на Сандомир. Хотели, чтобы я руку на тебя поднял, чтобы я сел на сандомирский престол. Вот подлецы! Кто мог ожидать такого предательства! Теперь они оба сидят у меня в темнице, Елена там за ними присматривает, чтобы к своим половцам не улизнули. Отруби им руки, Генрих, вели побить их камнями, повесить, обезглавить!
Герхо и Лестко тоже присутствовали при разговоре. Они стояли по обе стороны открытого окна, не смея взглянуть на князя. Генрих слушал брата с невозмутимым спокойствием, и это, видимо, еще больше бесило Казимира.
- Да, подлый замысел! - заметил Виппо. - Зачем это им понадобилось?
И, помолчав, спросил:
- А крестоносцы тоже идут за Яксой?
Но Казимир ему не ответил. Возмущенный изменой мятежных панов, он кричал брату, что надо поскорей собрать войско и вести всех рыцарей на Мехов, стереть в порошок эту банду, без главарей она не устоит, а потом обоих клятвопреступников судить, приговорить к смерти. Генрих слушал все так же спокойно и не двигался с места. Но когда Казимир упомянул о суде, Генрих тихо произнес:
- А не хочешь ли заодно и меня судить, и к смерти приговорить?
Лестко и Герхо с недоумением уставились на князя - что-то странное было в его тоне. Генрих почувствовал, что ему трудно говорить, и умолк. Казимир тоже молчал, приоткрыв рот от удивления.
- Так не хочешь ли и меня судить? Я как раз собираюсь идти на Краков.
Все замерли. Казимир не пошевельнулся.
- Мне сообщили, что Болеслав теперь в Кракове и Мешко ему не поможет. Давай, Казимир, двинемся на Болеслава! Надеюсь, ты не откажешься меня поддержать?
- О, Генрих! - всего лишь сказал Казимир.
- Ничего страшного тут нет. В нашем роду младшие братья не раз выступали против старших, и всегда это было на благо Польше. Надо только сделать все с умом.
- Ладно, придет время, сделаем, - сказал Казимир. - Но сейчас о другом надо думать.
- Всему когда-нибудь приходит время. Идешь со мной на Краков?
Казимир попытался что-то сказать, но Генрих его прервал:
- Так идешь ты со мной на Краков?
Казимир ничего не ответил, и Генрих холодно приказал:
- Герхо, Лестко! Взять князя Казимира!
Казимир оглянулся - с этими двумя ему не справиться: Лестко - богатырь, Герхо тоже парень крепкий. И он мгновенно принял решение: надо уступить. Однако он, видно, до конца не разгадал замыслы Генриха. Казимир стоял, опустив голову.
- Ты будешь моим наследником, - внезапно сказал Генрих. - Сядешь на трон... Королем будешь...
- Эх, зачем это! - простодушно махнул рукой Казимир. - Мне это не нужно.
- Корона не нужна?
- Ей-богу, не нужна, - сказал Казимир. - Все это пустые мечты. Надо сделать так, чтобы всем было хорошо.
- Не может быть хорошо всем, - возразил Генрих. - К тому же есть вещи поважней, чем благо каждого отдельного человека, - надо стремиться ко всеобщему благу и к той цели, которую ставит пред нами господь бог.
- Но все же, как мы поступим с Яксой и Святополком? - перешел Казимир к более насущным делам, уже не пытаясь противоречить брату.
- Ты вернешься в Вислицу и скажешь им, что, если они отдадут свое войско в мое распоряжение и двинутся со мной на Краков, ты их отпустишь на свободу и ничего худого им не сделаешь.
- Я должен подбивать их на измену? Отпустить на свободу?
- Ты поедешь и сделаешь так, как я сказал. Где Говорек?
Виппо замахал руками.
- Бога ради, не связывайтесь с Говореком! Он не захочет идти на Краков.
- Почему?
- Не пойдет он, ему это невыгодно. Он знает, что в Кракове ему уже не быть важной персоной.
- Добро, - сказал Генрих. - О походе на Краков знаем только мы пятеро, а завтра узнают еще Якса и Святополк. Больше никому ни слова. Герхо поедет со мной в Опатов, к крестоносцам. Казимир переговорит с мятежниками и тоже приедет туда. Надо разослать шесты с приказом об ополчении по всему княжеству и в Свентокжиские горы. Лестко съездит к тамошним разбойникам, к лесовикам и к бортникам. Всем собираться через десять дней на лугу за Вислой. Такова моя воля.
Виппо взглянул на Генриха с удивлением - подобных речей он от князя еще не слыхал.
Казимир молча преклонил перед братом колено, потом вышел во двор, приказал подать свежих лошадей и вместе со своими телохранителями выехал из города. Генрих распорядился собрать небольшой конный отряд для поездки в Опатов.
Надвигался дождь, всадников сопровождала темно-лиловая туча, которая распласталась над дорогой, идущей из Сандомира в Опатов по узкому нагорью. По обе ее стороны тянулся лес, застывший, угрюмый, подернутый синей дымкой. Туча медленно разбухала, спускалась все ниже над дорогой и холмами. На миг выглянуло багровое солнце, и вскоре стены Сандомира скрылись за лесом.
Мерин Генриха, недавно взятый из табуна, вел себя беспокойно, прядал ушами и грыз удила, позвякивая бубенчиками. Карей, скорее даже каре-гнедой масти, он был очень хорош в красной попоне, на которой бренчали золотые бляхи и подвески - они-то, видно, и тревожили мерина.
Генрих начал вспоминать, на каких конях ему приходилось ездить. "Женщина вспоминает платья, рыцарь - коней", - сказал ему когда-то старый воевода Вшебор. И, перебирая в памяти своих уже околевших скакунов, Генрих почувствовал, что он стареет. Вспомнился ему конь, на котором он сломя голову мчался в Осиек, сам не зная зачем; и конь, присланный ему королем Рожером, когда они вместе выезжали на соколиную охоту; и еще один конь, стоявший в стойле на палубе корабля, который вез Генриха по морю. Рядом фыркали кони его спутников, сумерки сгущались, а дождь так и не пошел. Уже затемно приехали они в Опатов и постучались в ворота тамплиерской обители. Башни костела святого Мартина чернели во мраке и, казалось, упирались верхушками в самое небо.
"Это память обо мне, - подумал Генрих, - она пребудет вечно. Может, меня и похоронят здесь, среди крестоносцев?"
Тамплиеры не удивились гостю: Генрих часто их навещал и, случалось, приезжал поздно ночью. Было их двенадцать человек вместе с Вальтером фон Ширахом, их неизменным главой. Джорик де Белло Прато в это время тоже находился в обители, и еще здесь появились два новых рыцаря, соперничавших между собой: Гансберт фон Руммель и франконец Эгидий. Оба были присланы своими магистрами (Бертран уже давно скончался и был погребен в Газе) с поручением присмотреться к польским делам и сразу же принялись весьма рьяно пополнять орденскую казну и кладовые.