Генриху запомнился разговор с Казимиром о тамплиерах. Собственно, разговор-то весь свелся к одному вопросу, который возникал перед Генрихом и прежде. Генрих понимал, что у него и у тамплиеров цели разные; это стало ему ясно еще из беседы с великим магистром на крепостной башне в Газе, когда они смотрели на руины греческих храмов, дремавшие в зеленовато-синем лунном свете. И все чаще спрашивал он себя, почему Храброму всегда сопутствовала удача. Не потому ли, что Храбрый не знал, сколь сложен и непостижим ход истории? Или же он просто не желал этого знать? Как проникнуть в душу человека, который жил сто сорок лет назад и, возможно, чувствовал и мыслил совсем не так, как мы? Инстинкт побуждает кошку прятать своих детенышей, вероятно, так же и Храбрый, не мудрствуя лукаво, вел Польшу по нужному пути.
Итак, тамплиеры, несмотря на поздний час, приняли их радушно и ни о чем не спрашивали. Генрих оставил при себе только Герхо, прочих своих спутников, взятых для приличия, он сразу же отправил спать. Вальтер велел принести в трапезную вина, четыре рыцаря-монаха и Генрих сели за стол, а Герхо примостился на лавке у дверей. В окна глядела теплая летняя ночь, грозовые тучи прошли мимо, не пролив дождя, но над скаржискими лесами поблескивали молнии. В трапезной тускло светили лучины.
- Полагаю, брат Вальтер, - сказал Генрих, - пришла пора обсудить нам вместе то, что каждый из нас таит в мыслях и в сердце своем.
Слова эти прозвучали в тишине очень внушительно и веско. Четыре рыцаря-немца, догадавшись, видимо, о чем пойдет речь, переглянулись. Лицо Генриха было спокойно, но все почувствовали, что разговор будет важный. Кто-то кашлянул, а Эгидий наклонил жестяной жбан и налил себе вина, словно в горле у него пересохло. Однако хозяева не спешили с ответными речами.
- Сердца человеческого еще никто не постиг, - молвил наконец Вальтер и тоже налил себе вина.
- Когда-то я знавал вашего магистра, - заговорил Генрих не спеша, будто рассказывая сказку. - С тех пор минуло семнадцать лет. И ты, Вальтер, знал его - ведь нам обоим пришлось вместе исходить немало дорог на этом свете. И вот однажды, в Газе, магистр Бертран де Тремелаи повел меня на высокую башню, в недрах которой хранилась зеленая чаша Грааля. Не было на той башне креста, только ночное небо осеняло ее и звезды сияли с нею рядом. Там, на башне, поведал мне магистр великие тайны, и стали они моими тайнами. Да будет благословенна роза!
- И крест! - хором отозвались четыре рыцаря, поднявшись на ноги.
- И свет! - заключил Генрих.
Все снова сели.
- И сказал мне тогда Бертран, чтобы я призвал вас в свою землю, поселил здесь и помог вам трудиться во славу ордена. Так я и сделал...
- Орден будет вечно благодарен тебе, - ответил Эгидий серьезным, проникновенным тоном.
- Какова цель ваша? - задал Генрих прямой и явно неожиданный для рыцарей вопрос.
- Сам знаешь, труд во имя господа, - ответил Джорик, обменявшись взглядами со своими товарищами. Те одобрительно закивали.
- Да, знаю, - согласился Генрих. - Вы трудитесь ради того, чтобы исполнились предначертания господни. Тогда настанет мир между людьми, и свет воссияет и снизойдет на землю.
- Так гласит Святое писание, - молвил Джорик.
- Но как вы его толкуете?
- Тебе это известно, князь.
- Не все известно. О многом я лишь догадываюсь. Но ежели суждено, чтобы наступил на земле мир, то придет ли он через раздробление или через объединение?
- Про то ведает бог.
- И как понять, что рыцари Святого Креста призывают на помощь Горного Старца?
- Не говори об этом, - спокойно сказал Гансберт, кладя меч на стол. Здесь не все посвящены.
- Я тоже не посвящен, - сказал Генрих, - но знаю. Каждый ребенок в Иерусалиме это знал.
- Но стоило ему вымолвить это вслух, как стилет сверкал над его головой.
- Где пределы власти Креста?
- Где пределы власти господа, Генрих?
- По какому пути вы идете?
- То, что ты нам дал, тебе зачтется. А отбирать негоже.
- Я не намерен что-либо отбирать у вас, - возразил князь. - Я только хочу, чтобы вы расплатились со мной. Могущество Польши будет вашим могуществом. Вы возьмете все, что пожелаете, но я хочу, чтобы вы пошли со мной.
- Ты немного ошибся в расчетах, - сказал Джорик. - Наши цели иные.
- Какие же?
- Нам не дано знать. Ухо человеческое того не слышало.
- И глаз человеческий не видел.
Воцарилась минутная тишина. Герхо, желая привлечь к себе внимание, громко закашлял. Но никто на него даже не взглянул, и Генриху стало страшно; он понял, что подвергает опасности жизнь самого верного слуги.
- Ясько из Подлясья! - прошептал Генрих.
Все молчали. Наконец Джорик сказал:
- Он погиб как изменник. Но не подумай, что это мы его подослали. Мы не убиваем без надобности.
- Но при надобности не останавливаетесь ни перед чем.
- Храм Соломонов уже воздвигнут.
- Но храм мира еще предстоит воздвигнуть.
- Да приидет царство Твое!
- Да придет истина предвечная!
- Да приидет власть единая!
- Однако до того, как придет единая власть, помогите мне. Я дал вам все, что мог; благодаря мне вы сильны и богаты. Я предоставил вам земли, воздвиг для вас храм. Я стремлюсь к тому же, к чему стремитесь вы.
- Это правда.
- Так помогите мне.
- Не можем. На пруссов пойдешь?
- На пруссов не пойду. Я пойду на братьев.
- Мы это знали.
- Нет, не знали, я сам не знал.
- Но мы знали.
- Вы служите кесарю?
- Мы служим Храму.
- Вы служите Гробу Господню?
- Мы служим Храму.
- С кем вы?
- Мы сами по себе. Кто с нами - пусть идет с нами.
- Помогите мне.
- Чего ты хочешь?
- Корону.
Трое рыцарей вскочили с мест, гремя мечами. Только Вальтер фон Ширах остался сидеть за столом, подперев кулаками подбородок и глядя перед собой, словно не видел ни своих соратников-тамплиеров, ни князя сандомирского. Глаза его были задумчивы, рыжеватая окладистая борода, отпущенная по новой моде, золотилась в свете лучин. Время от времени он покашливал.
- А помнишь, князь Генрих, - сказал он погодя, - как ты приносил клятву Бертраму де Тремелаи? Разве ты клялся на короне?
- Нет, я клялся на мече.
- Так обнажи меч и ударь на нас!
- Не могу. Я клялся в верности ордену. Кроме того, вы мне понадобитесь.
- Но не теперь.
- Значит, я должен идти один?
- Да, князь.
- Я вам это не прошу.
- И мы не простим.
- Ну что ж, обещаю: я пойду на пруссов!
- Обещаешь. Но пойдешь ли?
- Увидите. Не вам упрекать меня в малодушии!
- Послушай, князь, - сказал Эгидий. - И мысли твои, и речи весьма для нас обидны. Мы оскорблены. Ты знаешь, мы здесь трудимся не для кесаря, не для папы. И над кесарем и над папой стоит тот, кому подчиняются и кесарь и папа: бог! Мы трудимся ради мира божьего и ради братьев наших. Нам безразлично, кто сядет на краковский престол. Даже если это будешь ты, наш благодетель.
- Но ведь вам это выгодно!
- Неизвестно, что для нас важней и в чем наша выгода. Пребудь с господом, князь сандомирскнй!
Все встали.
- Я не останусь тут на ночь, - сказал Генрих. - Герхо, вели подать коней!
Они вышли во двор. Темень стояла, хоть глаз выколи. И вдруг где-то далеко за опатовскими полями вспыхнул огонек. Он разгорался, сверкал, обрастая алыми языками. За ним второй, третий. И в стороне Свентокжиских гор что-то загудело, будто ветер буйный, - это били в бубны. Потом послышались крики, вспыхивая и угасая, как искры. И по всей опатовской округе, на горах, в лесах, в рощах, загорелись костры. Коралловыми ожерельями окружили они поля, а в лесах все громче, все напористей рокотали бубны. И отдаленный гул людских голосов надвигался все ближе в ночном мраке.
По сандомирской дороге мчались всадники с факелами, стрелой пролетая мимо темных опатовских строений. Ни один огонек не зажегся им в ответ, тамплиеры велели погасить даже лучины. Генрих придержал коня у паперти храма, - казалось, то стоит бамбергская конная статуя святого Георгия, которому мастер придал лицо князя сандомирского. Долго смотрел Генрих, как подымается вся округа, как несутся гонцы с вестью, возможно, сулящей ему славу, осуществление его мечты. Генрих пробуждался от долгого сна, теперь он мог сказать: