С тех пор, как Ашер вернулся, они с Оуэном приглашают меня выпить, как будто это поможет мне расслабиться. Это сделало меня еще более неустойчивым, и я едва могу удержаться от того, чтобы не затевать драки без всякой причины, кроме гребаного разочарования.
Вот что происходит, когда избавляешься от зависимости.
Или одержимости.
Или гребаного общения.
Наоми стала огромной частью моей жизни, без которой я больше не могу жить.
Я не знаю, как это так быстро стало настолько серьезным, но так оно и было.
Я даже попросил Нейта поискать гребаного мудака Сэма Миллера, который посмел поднять руки на мою Наоми, когда ей было девять. После того, как она рассказала мне историю на вечеринке у Оуэна, мне потребовалось все, что у меня было, чтобы не выпустить свою ярость и не избить все, что попадалось на глаза.
Мысль о том, что ей больно и страшно, ранила глубже, чем все, через что я прошел.
Я не знаю, что я сделаю с этим ублюдком, когда найду его, но, вероятно, это нечто более жестокое, чем все, что я совершил до сих пор.
По правде говоря, я понятия не имею, как далеко простираются мои границы, когда дело касается Наоми. Особенно, если это связано с подонком, который травмировал ее.
Мой дядя потянул за кое-какие ниточки со своими друзьями-детективами, и они обнаружили, что Сэм числится пропавшим без вести в архивах. Нейт сказал, что он мог сбежать или жить в другой стране. Но это не значит, что я сдамся. Я найду этого ублюдка и заставлю его заплатить.
Ценой своей жизни, если понадобится.
Честно говоря, я не против этого, когда дело касается Наоми.
Оуэн сказал мне найти киску, чтобы намочить в ней свой член и немного снять напряжение. Я ударил его. Как будто это было бы возможно, или я был бы заинтересован в ком-то еще после того, как у меня была моя Наоми. Но прошло уже четыре недели. Даже моя бабушка не выдержала бы так долго.
Кроме того, уже поздно, а на мне толстовка с капюшоном.
Машины мисс Честер на подъездной дорожке нет, как я и надеялся. Входная дверь закрыта, но я все равно туда не пойду. Наоми уже дала мне код сигнализации некоторое время назад, когда я пробрался внутрь. Будем надеяться, что они его не изменили.
Я обхожу дом и взбираюсь на дерево, пока не оказываюсь рядом с балконом Наоми, а затем запрыгиваю на него. Мои движения бесшумны, когда я открываю дверь, проскальзываю внутрь и отключаю сигнализацию. Тот же код, что и раньше.
Наоми нет в ее комнате. Здесь тоже нет ничего удивительного.
Я медленно спускаюсь по лестнице туда, где в гостиной светится экран телевизора. Зловещая музыка из последнего настоящего криминального шоу, которое она смотрит, наполняет воздух.
Именно тогда я впервые вижу ее полностью.
Наоми прижимает к груди подушку и держит бутылку сока, обхватив губами соломинку. Телевизор отбрасывает бледно-голубой свет на ее миниатюрные черты лица. Она так чертовски красива, что это причиняет боль. Ее темные глаза широко раскрыты, а губы дрожат от полной сосредоточенности. Мне всегда нравилось, как ей становится страшно во время просмотра этих шоу, но она все равно смотрит их.
Она все еще наслаждается острыми ощущениями, которые они доставляют.
Я подкрадываюсь к ней сзади как раз в тот момент, когда на экране разворачивается пересказ событий. Я обхватываю рукой ее горло, и она вздрагивает. Как раз в тот момент, когда она собирается закричать, я закрываю ей рот ладонью, затем наклоняюсь, чтобы прошептать:
- Закричишь, и я тебя трахну.
Ее глаза расширяются, и я могу почувствовать точный момент, когда она узнает меня по легкому расслаблению ее плеч и по тому, как ее дыхание со свистом проникает в мою руку. Но затем она снова напрягается и бросает подушку обратно мне в лицо. Она кидает в меня бутылкой сока, но я наклоняю голову в сторону, и она разбивается о землю.
Наоми дрыгает ногами в воздухе и что-то бормочет в мою руку. Мой член затвердевает в джинсах за секунду, когда я чувствую запах ее борьбы в воздухе. Я перепрыгиваю через спинку дивана и оказываюсь на ней сверху. Однако она не позволяет мне прижать ее без борьбы.
Ее ногти царапают, а ноги брыкаются везде, где она может дотянуться до меня.
- Черт, малышка. Я скучал по твоему бою.
Моя рука сжимается вокруг ее горла, когда я прижимаю ее к дивану. Она хрипит, пытаясь отдышаться, и я ворчу.
- Я отпущу твой рот, но если ты закричишь, я задушу тебя снова.
Она не кивает; с другой стороны, она не может, когда я крепко держу ее за горло.
Поэтому я убираю ладонь с ее лица только для того, чтобы прижаться губами к ее губам. Она хнычет, прижимаясь ко мне, затем пытается прикусить мою губу и пустить кровь, но я просовываю свой язык внутрь и покоряю ее.
Черт, как сильно я скучал по ее поцелуям, как сильно я скучал по ее тихим стонам и эротическим всхлипываниям. Даже ее хлюпающие звуки заводят меня больше, чем любая другая гребаная вещь на земле.
Я целую ее крепко, затем медленно, играя с ее границами и размывая их. Моя грудь накрывает ее вздымающиеся сиськи, а мои пальцы впиваются в мягкую плоть ее шеи.
Я целую ее с настойчивостью, от которой у меня сжимаются яйца и вся кровь приливает к члену.
Она все еще пытается бороться, даже когда ее ноги раздвигаются. Она пытается укусить, даже когда ее язык пробует погладить мой.
Потом она что-то бормочет против меня.
Никто не может сравниться с ее огнем, ее борьбой и даже ее очаровательной невинностью, и это не из-за недостатка стараний. Бесчисленное множество девушек, включая чирлидерш, набрасываются на меня на каждой игре. Я позволил им только оценить реакцию Наоми.
Часто она бросает на меня свирепый взгляд, прежде чем опустить голову и уйти. В этот самый момент я отталкиваю любую девушку, которая цепляется за меня.
У меня нет никакого интереса трахаться с кем-либо, кроме нее.
Что подводит меня к причине, по которой я здесь.
Перед ее домом.
Я не должен этого делать, не тогда, когда у бабушки может быть кто-то, кто следит за этим местом.
Несколько ругательств. Несколько отборных слов.
Но я беру их все.
Я готов на все, лишь бы она была рядом со мной, черт возьми.
- Я... ненавижу... тебя... - бормочет она между вздохами и шмыганьем носом.
Я улыбаюсь.
Я, блядь, улыбаюсь, потому что все это время я думал, что она боролась за то, чтобы сказать мне стоп-слово.
Единственное слово, которое я дал ей, чтобы она избавилась от меня раз и навсегда.
Я протягиваю руку между нами под ее просторную рубашку и прижимаю пальцы к ее трусикам. Я издаю низкий горловой стон, когда ее влага пропитывает мою кожу.
- Ненавидь меня гребаную вечность, пока твоя киска хочет меня.
Я чувствую, как ее взгляд в темноте пронзает меня в грудь.
- Это всего лишь физическая реакция. Это ничего не значит.
- Я возьму то, что смогу достать.
- Я же сказала тебе, что между нами все кончено.
- Я никогда не соглашался на это.
- Просто оставь меня, блядь, в покое!
- Нет, - шепчу я ей в горло, высовывая язык и облизывая ее от подбородка до мочки уха.
Она вздрагивает, ее ноги сжимаются, и я делаю это снова, пока не чувствую, как она тает подо мной.
Ее борьба все еще продолжается, я отдаю ей должное, но я не останавливаюсь, когда раздвигаю ее бедра и тру ее клитор через трусики.
- Эта киска моя, малышка. Ты вся моя. То, что я дал тебе пространство, не значит, что между нами все кончено.
Она хнычет, когда я облизываю ее губы, а затем засовываю язык в ее влажный рот. Я целую ее более яростно, более жадно. Я целую ее за все те разы, когда не целовал ее гребаные недели. Мой язык насилует ее, оставляя на нем синяки, соблазняя ее, пока она не целует меня в ответ. Пока ее поглаживания не встречаются с моими, и ее возбуждение не наполняет мою руку.
Ее пульс учащается под моими пальцами, становится неустойчивым и выходит из-под гребаного контроля.
Точно так же, как мой собственный.