— Все знают Свидорчука?
Кто его не знает? Старый буденновец, хороший товарищ. В бою смел. Машину разбили, он с автоматом воюет. Свидорчука единогласно принимают кандидатом в члены партии.
После собрания небольшая группа автоматчиков, которую возглавляет молодой коммунист Свидорчук, делает вылазку. Тихо подкравшись к подбитым немецким танкам, бойцы снимают два пулемета, захватывают патроны и благополучно возвращаются.
Капитан Минчин пожимает руку Прокопу Прокоповичу:
— Очень кстати. Благодарю за хорошую службу.
Пожилой солдат откашливается. На его лице выражение спокойного достоинства.
— Служу Советскому Союзу, — отчеканивает он каждое слово…
Ветер разгоняет тучи, на горизонте появляется ярко-оранжевая полоска. На рассвете потянул ветерок, стало сыро, прохладно.
Под одной плащ-палаткой съежились Свидорчук и рядовой Махотин — пожилой кубанский колхозник с насмешливыми глазами на скуластом, обросшем бронзовой щетиной лице. Вертятся с боку на бок, толкают друг друга. Наконец Махотин тяжело вздыхает и, чувствуя, что засыпать уже все равно поздно, обращается к товарищу:
— Спишь, что ли, Прокоп?
— С тобой разве уснешь, все бока протолкал.
— Ничего, нам, видать, скоро накрепко заснуть придется. Переживем ли нынче, неизвестно.
— С такими мыслями тебе, Андрей, дома на печке сидеть, а не воевать, — рассердился Свидорчук. — Подумаешь, фрицев испугался. Мало мы их били!
Махотин привстал на локте:
— Брось ты свою агитацию. Меня уговаривать не надо, я и так назад не побегу. Увидишь, помирать буду головой к противнику. Понял? Не люблю я этого, когда меня за маленького принимают. — Немного успокоившись, продолжал: — Вот ты на Берлин собирался идти…
— И приду в Берлин, — резко перебил товарища Свидорчук, — обязательно приду. Ну, окружили нас, что из этого? Фашистам ничто уже не поможет. Или сами пробьемся, или наши выручат. А что до Берлина, так посмотри, Андрей, на военные карты и увидишь ты на них красные стрелы. Нацелены они куда? На запад, на Берлин. Подполковник Шашло говорил: два раза русские приходили в Берлин, придут и в третий. Знаешь присказку: бог троицу любит! И вот придем мы в Берлин, Гитлера прикончим и скажем: «А ну, кто еще охотник до нашего добра?»
Махотин оживился:
— А думаешь после войны будут такие желающие?
— Почему не быть? Капиталисты же пока еще останутся. Они страсть какие жадные. Только и капиталисты, пожалуй, побоятся. А пойдут войной — крышка им!
Мимо автоматчиков проходит Куценко. Он и в трудной обстановке не забыл побриться.
— О чем разговор, товарищи? — подсаживается парторг к солдатам.
Махотин краснеет, смотрит на Свидорчука. Тот понимающе наклоняет голову:
— Мы тут, товарищ лейтенант, о Берлине толкуем. Дважды русские брали его. Думаем, возьмут и в третий раз.
— Обязательно возьмем, — уверенно говорит Куценко.
Он хотел еще что-то сказать, но над лесом нависает надрывный гул самолетов. Они наугад строчат из пулеметов, наугад сбрасывают бомбы.
— По местам! — командует Куценко.
Включается артиллерия противника. Снаряды корежат деревья. Над головами людей со свистом проносятся осколки.
— Они хотят нас похоронить в лесу, — высказывает догадку Свидорчук. — Помню, под Житомиром, когда Буденный…
Махотин обрывает друга иронической улыбкой. Свидорчук смущается, отводит глаза в сторону.
В двадцати шагах от них загорается танк. Бойцы бросаются к нему, с риском для жизни помогают танкистам спасти снаряды и патроны. Боеприпасы нужны другим машинам.
Немного времени проходит, и снова появляются самолеты. Визжат бомбы, рушатся деревья, высоко вверх подымается земля.
Когда улетают, бойцы осматриваются. Там, где стояла палатка с тяжелоранеными, образовалась глубокая воронка. Тяжело ранен командир взвода автоматчиков младший лейтенант Королев.
— Свидорчук… — с трудом говорит он, — взводом командовать будете вы, — и падает.
Лейтенанту Куценко перевязывают ногу. Кровь пробивается сквозь толстый слой ваты и марли. Его уносят в глубокую щель под днище подбитого танка.
Свидорчук докладывает капитану Минчину о потерях автоматчиков:
— Два убитых, три тяжелораненых.
— Надо внимательно следить за противником, — советует капитан. — Полагаю, скоро на нас навалятся танки и пехота.
Бомбовые удары и артиллерийский обстрел чередуются до полудня. Потом наступает затишье.
— Не люблю тишину на фронте, — заявляет Махотин. — Так и жди какой-нибудь пакости.