— Ан ты думаешь у одного тебя долляри меняю. Я, брат, тут со многими сидел, приглядывался… Да ты послушай-послушай, о чем умные люди говорят, может и не захочется стариков «обувать», может, покрупнее чего выловишь.
И вправду, после слов вонючего старикашки слух мой обострился, общее бубнение стола, прерываемое бокальным звоном, распалось на вполне различимые разговоры…
— Шурик, Стас, — услышал я женский сегмент триумвирата, — ну, хватит по щелям шарить. На волю, марш! — последовало два синхронных шлепка, руки кавалеров вынырнули из-под стола и тут же вцепились в тщательно задрапированную комсомольскую грудь.
— Покровы остались у нас еще?
— Не-е, — протянула правая мужская сторона.
— А ты, как считаешь, Стас? — спросила эта термитная самка.
Стас шмыгнул носом и прогундел:
— Кажись, под добрососедством еще не таскали.
— Врешь, — взвился одесный, — в прошлом году четыре состава вывезли.
— А милосердие, Шурик? — лаконично обронила самка, обращаясь направо.
— Крыли, — вяло вмешался Стас.
— Помощь-инвалидам? .
— На целый завод колясок у бундесов вытянули, — это уже Шурик.
— Под детьми, нашим будущим? — не унималась комсомольская царица.
— Энергия, — причмокнул я, что-то смутно припоминая.
— Детей до костей стерли, Вита, — рапортовал Стас.
Ах, Вита, Вита, — какое-то облако в голове.
— А память павших… — Вита на мгновение окаменела, словно выращивая в себе что-то, чтобы… шагнуть, — помянули? — шагнула комсомольская богиня, — там, на полях Европы? — широкий был шаг.
— Витка, гениально! — подхватил Шурик.
— А я уже знаю, что прикрывать будем, — заговорщически поддержал Стас.
— Не томи, — взмолился Шурик.
— Оградки, а оградки — цирконий алюминированный.
— Стас, у нас же Банк, — да, так и сказала царица, с большой.
— Лизинг, фройзинг, холдинг, болдинг, — готово! — Стас, кажется, не страдал отсутствием находчивости.
Все правильно, пионер — всем ребятам пример, комсомолец… Да, не додумала эпоха продолжения парадигмы.
— Ну а цирконий, это… — богиня выдохлась.
— Витка, а полковник? Свистни только — вмиг отконверсирует.
— Обратно, что потащим, сыновья Октября? — вновь подхватила бразды Вита.
— Может, там пусть и булькает.
— Рано, — отрезала комцарица. — Все, вольно, придумала, — игорный дом. Харитон придет — он давно толкает. Пиленый, правда, поэтому на стороне купцов не ищет, а у нас тут уж покровчик найдется — идеологически-воспитательного призрака оживим, на старых рельсах покатит, только новой редакцией смажем…
— Вита, — перебил ее Стас, — а давай как встарь — комплексно проблемы решать будем, досуг так досуг…
— Ну, не тяни, крошка, — почуяв демона сладострастия, томно сказала Вита, и что-то сдавила под столом своей тоненькой ручкой.
Стас несколько покраснел, прикрыл глаза, потом тихо прошелестел:
— Стриптиз, ну… и нумера меблированные. И только за СКВ.
— Ух, как был ты Стас, развратным мальчишкой, так до сих пор и не вызреешь.
— Брось ты, Вит, вспомни выездные школы, активы, костры, свальный грех, погони с факелами, похмельные завывания обделенного лектора.
— Да, поэзия… — Вита взглянула на Шурика, он сидел, поджав губы, насупившись… Одно движение рукой… Шурик улыбается. Хорошо, Шурику много не надо…
Где-то рядом звякнула тарелка и вывела меня из злобного оцепенения: я заметил свою руку, впившуюся в ножку стула — значит, из-под себя… одним рывком… и по прямой. Звякнула тарелка. У старика. Справа от него высилась уже целая стопочка, закуски были уничтожены практически все, я, кажется, и не притронулся, в бутылках — на донышке, а старик мечтательно облизывался, глядя на воспылавших любовью насекомых. Стул остался на месте, и на этот раз без помощи полового… Да, этот бродяга силен, с такими ручищами… Может, и не старик он вовсе.
— Кипятиться, милок, дело знаешь борщевое, по-человечески если — вначале выслушать надо, рассудить…
— Да что слушать их, земноводных! — лилось у меня через край.
— Огонек прикрути-то до времени, — утирая салфеткой масляные губы, урезонивал меня старик, — насекомые-ли, земноводные, а гляди, и здесь чувствительность имеется, любовь, — он сам любовно сощурился — вылитый Ильич, морщинки у калмыцких глаз те же…
— Порозовели-то как, поросятки мои… А картину, все ж досмотрим давай, — сказал этот приживальщик почти что в тоне приказа. — И Харитона нет еще. А Харитон, скажу тебе, на шум за километр не выйдет. Нюх у стервеца… Куда там этим выдрам.