— Это откуда же у тебя такой, с царапиной? — спрашивает дед.
— С войны.
— Твой, что ли?
— Нет. Брата.
— А вмятина-то отчего такая?
— След пули.
Дед долго мнет пальцами сигарету, о чем-то думает, тихо покашливает и силится припомнить, где же он раньше видел рядом стоящего с ним человека. Не вспомнив, негромко спрашивает:
— Сдается мне, что где-то я вас ранее встречал. А где, не припомню.
— Все возможно. За нашу жизнь с кем только не повстречаешься.
Сергей Михайлович прикрывает глаза, пальцы сбивают пепел с сигареты.
— А вам не довелось воевать?
— Пришлось.
— Где?
— Сначала в партизанах. Потом в действующей. В авиационном полку.
Дед задумывается и осторожно, чтобы не смутить собеседника, вглядывается в его лицо, силится припомнить — и не может: время неузнаваемо изменило Корнилова, только глаза, голубые и задумчивые, остались прежними.
Пионер со знаменем вышел из строя и, по-военному чеканя шаг, подошел к памятнику. Когда склонилось алое полотнище, раскатистым пулеметным треском ударила барабанная дробь.
Сергей Михайлович посмотрел на часы.
— Уходишь? — спросил дед.
— Да. Я на работе. А ехать порядочно. Обещал пораньше.
— Счастливого пути, — пожимая руку Корнилову, ответил дед.
Сергей Михайлович вышел из группы людей и неторопливо направился меж редких стволов берез к своей машине.
Дед неотрывно глядел ему вслед.
На левом фланге пионерского строя стояли мальчишки и девчонки, еще октябрята, с красными звездочками на груди.
В самый центр площадки, к обелиску, вышел мужчина в праздничном костюме, на лацкане которого сверкали боевые ордена и медали. Вместе с мужчиной вышла девушка — школьная пионервожатая. Она вызывала ребят по фамилиям. Девочки и мальчики выходили из строя, и фронтовик повязывал им красные галстуки. Потом, когда они все хором повторили за пионервожатой слова пионерской клятвы, фронтовик шагнул ближе к пионерскому строю и громко произнес:
— Ребята! Сегодня, в этот памятный день, здесь, у могилы павших воинов, вас приняли в пионеры. Вы принесли клятву верности нашей замечательной Родине. Ваши деды не жалели жизни ради вашего счастья. Так будьте достойны их, дорогие ребята!
Дед, который неотрывно глядел вслед уходящему Сергею Михайловичу, при слове фронтовика «ребята» вдруг махнул рукой и, пораженный неожиданной мыслью, удивленно произнес вслух:
— Да это ж никак Сережка Корнилов был! Точно он… Да как же я его не признал сразу-то? Мальчонкой его хорошо помнил, а сейчас не узнал. Сергея Михайловича, и не узнал.
Дед было заспешил за Корниловым, хотел окликнуть его, но было уже поздно: тот сел в машину и покатил в свой город.
Глядя на удаляющийся автомобиль, дед тихо произнес:
— Да будет памятно имя твое, Сергей Михайлович, имя брата твоего героя на земле нашей. Всегда.
И это слово «всегда», точно читая мысли деда, перед пионерами произнес фронтовик:
— Всегда! Всегда помните их! Они сделали все для Победы! Мне довелось быть на фронте. Но сегодня мне хочется рассказать вам об одном мальчике, таком же как и вы, который в годы войны совершил настоящий подвиг. Было это в сорок первом году…
Тревожное утро
Октябрь. Деревня Вышегоры.
В сорок первом году Сережке шел всего-навсего тринадцатый год.
Ненастное серое утро. Ветрено, сыро, зябко. Небо затянуто низкими облаками. Они кажутся непростиранной холстиной. Неуютный рассвет сочится сквозь запотелые стекла.
В то утро Сережка проснулся рано. Из кухни, где мать хлопотала около печки, доносилось позвякивание посуды, всплески воды.
Сережка почесал нос, приоткрыл глаза, зевнул и повернулся на другой бок, стараясь поспать еще, но сон не шел.
На печке тепло и уютно, вставать совсем не хотелось. Во дворе прогорланил петух и зашебаршили куры под окном. Сережка выглянул из-за шторки в просторную чистую избу, окинул взглядом привычное убранство: комод, диван, стол, стулья — все сделано его отцом-плотником.
Мать шаркала гусиным крылом по шестку, двигала за дощатой перегородкой чугунки: кипятила воду для чая, варила картошку, готовила пойло теленку, недовольное и жалобное мычание которого доносилось со двора.
Сережка высунулся из-под старенького лоскутного одеяла, спросил сонным голосом:
— Мам, Петька-то где?
— Встал давно. Ушел на улицу. Видно, дело нашлось.