— А где же отец-то теперь твой?
— Воюет. На фронт его взяли. Да вы сами должны хорошо знать про то. Помните, когда приехал к нам в Вышегоры военком и призвал людей на войну, вы тоже провожали их из деревни до самого Белого. Я еще помню, как вы целый мешочек табаку дали мужикам на дорогу.
— Ишь, ты, пострел, запомнил что… Было такое. Значит, Корнилов ты?
— Он самый.
— Так. Отца твоего помню. Петра Корнилова знаю. Хороший парень. А вот тебя что-то запамятовал. Но, сдается мне, ты не выдумываешь ничего. И раз уж тебя послали — придется тебе самому старшому докладывать.
Лесник раскрыл дверь, крикнул в полутемную избу:
— Николай, поди-ка сюда.
В сенцы вышел паренек в телогрейке, подпоясанной ремнем, в шапке с алой партизанской лентой, пришитой наискосок. На плече у паренька висел карабин.
— Чего звали? — спросил он, внимательно оглядывая Сережку.
— Проводи-ка его к своим. Серьезное дело у него до старшого. Понял?
— Понял, — ответил парень. — Ну что, пошли!
Сережка хотел было отвязать свою лошадь, но Ефим остановил его:
— Коня-то ты, Сергунька, пока оставь у меня. Я погляжу за ним. Здесь у нас глушь да бездорожье. Так что только на своих двоих пройти можно.
Некоторое время Сережка молча следовал за пареньком и не отрывал глаза от карабина.
«Мне бы такой заиметь! — думал Сережка и от досады покусывал губы. — Я бы тоже ушел к партизанам».
В том, что паренек, сопровождавший его, был партизаном, Сережка догадался сразу, но когда углубились в заваленный снегом лес, он не вытерпел, спросил:
— Ты взаправду партизан?
— Взаправду.
— И давно?
— А тебе зачем?
— Как же ты в партизаны попал?
— Да очень просто. Написал заявление, отдал комиссару отряда, и меня приняли.
— А где же ты его, комиссара-то встретил?
— Как где? В своем сельсовете. Он к нам в деревню приходил, вместе с председателем звали наших ребят вступать в отряд. Ну я тогда вместе с другими и попросился.
— И тебя сразу зачислили в партизаны?
— А то разве нет? Сразу. По всем правилам зачислили. Мать сперва не отпускала, но потом обошлось. Уговорил.
— Вот здорово-то как! — воскликнул Сережка и, вздохнув, добавил: — Повезло тебе.
— Ничего особенного. Я так считаю, — возразил Коля Румянцев. — Сейчас все, кто умеет стрелять, должны против фашиста воевать.
— И тебе винтовку тоже сразу выдали?
— Не-е. Этот карабин мне уже потом один партизан подарил, когда себе немецкий автомат добыл.
— А тебе сколько лет?
— Пятнадцать, — солидно ответил Коля.
«Вот это да! — подумал Сережка. — Немного старше меня, а уже партизан».
— Ты из какой деревни? — помолчав, спросил Сережка.
— Из Григорьева.
— А я из Вышегор.
— Слыхал я про вашу деревню.
— А у меня брат тоже в партизанах, — сказал Сережка уже просто так, чтобы хоть чем-то утешить самого себя.
— Как зовут? — будто между прочим спросил Коля.
— Петр.
Коля остановился и с любопытством посмотрел на Сережку.
— Ты что, Корнилов?
— Ну да. Зовут меня Сережка.
— Вот оно что. Хороший у тебя брательник. Геройский.
— Откуда ты знаешь?
— Я-то уж знаю. Не раз вместе с ним на задания ходил.
— Поклянись! — выпалил Сережка.
— Еще чего не хватало… Что я пацан, что ли? Я уже комсомолец. — Коля Румянцев посмотрел на приунывшего Сережку и примирительно добавил: — Брат у тебя что надо! Недавно он всю группу спас. Прикрыл отход.
— А тебя как зовут? — поинтересовался Сережка.
— Румянцев я. Николай Иванович, — не без гордости ответил паренек.
— Коля, я тоже хочу в партизаны. Как думаешь, примут? — запальчиво произнес Сережка.
— Подрасти немного, — ответил Коля и прибавил шагу.
Не знал сопровождающий, что нрав у Сережки неуступчивый, что при случае, когда задевали его самолюбие, он мог постоять за себя, показать гордость и не унизиться перед заносчивым или дерзким противником. Но на этот раз Сережка промолчал, насупился и потому весь остальной путь не проронил ни слова. Не мог знать Румянцев и другого: этот парнишка был не из трусливых. Ведь не испугался же он фашистов, когда увидел их впервые в своем доме.
Час или больше шли они по зимнему тихому лесу. Узкая тропинка вела то через замерзшее болото, то вдоль оврага. Они перешли старую вырубку и оказались в партизанском отряде.
Румянцев провел Сережку мимо часового в командирскую землянку и представил его мужчине средних лет в военной гимнастерке, перетянутой портупеей.