– Мы ничего не нарушали, сержант, – оправдывался я, – мы только…
Пограничник тем временем разглядывал мой паспорт.
– Караванов Альберт Викторович, – сказал он, – понятно. А вам известно, что пребывание после десяти в пограничной зоне карается пятнадцатью сутками исправительно-трудовых работ?
– С каких это пор?
– Согласно указу семьдесят семь бэ. Так что пошли, гражданин Караванов Альберт Викторович.
Его напарник что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул. Потом подтолкнул меня в бок стволом автомата.
– Двигай.
Его напарник и Лиля продолжали стоять на песке. Мне показалось, он положил руку ей на бедро.
– Почему вы… Послушайте, либо я пойду вместе с девушкой, либо…
– Какая девушка? – лениво сказал пограничник, – не было никакой девушки. Двигай, гад, а то пристрелю. При попытке к бегству.
Прожектор чертил в небе светящимся пальцем огненную дугу. Она обежала горизонт, тронула холодным пламенем кромку воды, по песку вновь побежали тени. Я оглянулся. Там, сзади, на берегу уже никого не было.
На миг я увидел дирижабль. Он висел в темном небе, точно разбухшая мертвая рыба.
* * *– Значит, нарушаем, – сказал комендант. – Прописка временная, от военной службы уклоняемся и еще нарушаем…
– Я не уклоняюсь. Я освобожден.
– Согласно последнему постановлению Минобороны – нет. Пятнадцатью сутками вы не отделаетесь, гражданин Караванов. Вы дезертир.
– Послушайте, я…
В комендатуре было сумрачно, одинокая лампочка под проволочной сеткой горела вполнакала, вокруг нее чертила круги ночница. На стене висел выцветший плакат «Действия гражданского населения при атаке с воздуха». На нем смутно угадывалось серое брюхо гигантского цеппелина.
Второй человек, сидевший за столом, склонился и что-то сказал коменданту на ухо.
Тот недовольно бросил мой паспорт на стол.
– Раз так, – сказал он, – ну ладно.
– Пойдемте, Альберт Викторович. – Тот, второй, поднялся.
– Куда?
– На вашем месте, – сказал тот строго, – я бы задавал поменьше вопросов.
Солдат у двери отодвинулся, пропуская нас, и козырнул – не мне, понятное дело.
У этого майора фамилия была Сергеев.
– Я ожидал от вас большей сознательности, – укоризненно сказал он, – вы в курсе, какая сейчас напряженная международная обстановка? Что сейчас в Монголии творится, знаете? А вы не хотите нам помочь в таком ответственном деле…
– В каком деле?
– Вот, – сказал майор, протягивая книжку в газетной обертке. – Дадите завтра этому вашему…
– Зачем?
– Пускай почитает. Вы же обещали ему литературу подобрать, разве нет?
Все подстроено, подумал я, подстроено с самого начала. Ну да, они же не могут заставить его читать насильно!
– А если он не захочет?
– Захочет.
– Откуда вы знаете?
– Ну, вы же с ним вроде подружились. Вот вы его и уговорите…
Всего неделя, подумал я, мне нужна всего неделя. Черт с ними, с тренировками – только бы прогрелась вода!
– Ладно, – сказал я.
И как они не боятся? Ведь может же он в принципе начитать что-то такое, отчего они исчезнут навсегда и больше не вернутся…
– Вот и хорошо. Сейчас вас проводят по месту жительства…
– Я сам дойду.
– Я же сказал, – веско уронил майор. – проводят. По месту. Жительства.
И я понял, что никуда мне от них не деться.
* * *Затрепанная книжка в газетной обертке оказалась всего-навсего «Тарасом Бульбой».
Он рассеянно пролистал ее и сказал:
– Вы уверены, что с этим стоит работать?
Я сказал:
– А как же.
Неделя, думал я, как заведенный, – всего неделя. А там пускай делают, что хотят.
Пиво сегодня было какое-то мерзкое. Кислое, словно разбавленное.
– Я бы не хотел читать Гоголя, – уперся он, – вы понимаете… Он такой яркий писатель… в смысле живописный… а тут сплошные детали. Подробности. И вообще – зачем он вам? Все-таки он был странный человек, Гоголь. Давайте я лучше что-нибудь другое.
Я понятия не имел, зачем им понадобился «Тарас Бульба». Должно быть, в неведомом мне почтовом ящике неведомые аналитики просчитали что-то очень важное и судьбоносное…
На всякий случай я сказал:
– Я, конечно, историк недоучившийся, но… Помните, я вам говорил – тот кружок. Его вел профессор Литвинов…
– Тот самый? – Он слегка оживился.
– Ну да, – согласился я.
Неделя, не дольше.
Он сказал:
– Надеюсь, вы знаете, что делаете!
* * *Утром я проплыл на двести метров больше. Вода была двадцать градусов. Это в семь утра – к первому замеру. А значит…
Покровский так и не появился, я подумал, что это к лучшему. Я не мог смотреть ему в глаза.