На горизонте в колеблющемся мареве сверкнула вспышка. Гелиограф, – подумал он машинально, потом, услышав глухой удар, решил: – Нет, все-таки гроза. Или нет… неужели?
– Вроде бы пушка стреляла?
– Спиритизм, друг мой, а вернее, спиритология, – это не религия, – отрезал Дойл. – Это наука. А что до пушки… Там, на скале, Принстаунская тюрьма. Верно, опять убежал какой-нибудь каторжник. Ничего. – Он любовно похлопал по палке с тяжелым набалдашником в виде оскаленной собачьей головы. – Мы сумеем постоять за себя, верно?
* * *– Мне это не нравится, Артур. Ты же знаешь!
– Дорогая, – мягко ответил Дойл. – это необходимо.
– И эта женщина мне не нравится, – упорствовала Джин.
– А вот твой брат думает иначе.
– Малькольм, – снисходительно произнесла Джин, – не разбирается в женщинах.
– Сестры всегда так говорят. Ты просто ревнуешь. – Он поцеловал ее в висок. – Как вы себя чувствуете, Мортимер?
Журналист осторожно, боком спускался по лестнице.
– Сегодня болит сильнее, доктор Дойл.
– Так и должно быть. Это от упражнений. По крайней мере, колено, я вижу, начало сгибаться.
– Ну…
– Вы еще поиграете в крикет, друг мой.
– Я не хочу играть в крикет. А, вот и Лили. Здравствуйте, мисс Лодер-Саймонс.
Лили Лодер-Саймонс, высокая, светловолосая, с подвижными нервными руками, вошла в гостиную, быстро прикрыв за собой дверь.
– Я готова, доктор Дойл, – сказала она, не ответив на приветствие. Казалось, она вообще не заметила Мемпеса.
Далеко на континенте, под Ипром, лицом к лицу сходились армии.
* * *Окна гостиной были плотно зашторены; в темном небе над темной землей, над старой доброй Англией медленно плыл начиненный, точно гигантская рыба – икрой, смертоносными бомбами шестисотфутовый цеппелин…
Одинокая свеча горела посреди стола.
– Мне нужна бумага, – сказала Лили, – много бумаги.
– Это же дом писателя. – Дойл улыбнулся.
– Тогда…
Она закрыла глаза и замолчала. Дойл вновь услышал грохот пушек за проливом; он звучал, как отдаленный гром.
Джин нетерпеливо пошевелилась:
– Я не…
– Тсс!..
Руки Лили Лодер-Саймонс двигались сами по себе.
– Кто здесь? – спросила она низким голосом.
– Бумагу, – прошипел Дойл, – подсуньте же ей бумагу…
– Это…
– Смотри-смотри…
– Кто здесь? Что ты хочешь сказать?
Язычок свечи пластался и плясал, и пальцы яростно царапали бумагу, прорывая ее насквозь.
– Назови первую букву твоего имени. Имя!
Рука отбросила бумагу и схватила следующий листок.
– «Я», – прочитал Дойл. – «Яков»? Нет…
Он подобрал второй листок.
– Я Малк… ска… скажи Джин… я…
– Нет! – отчаянно завизжала Джин, заткнув уши и зажмурившись. – Нет! Она врет! Все врет!
– Убит, – гласил следующий листок.
Мортимер осторожно поддержал миссис Дойл под локоть.
– Пойдемте, сударыня.
Белая рука продолжала писать. Слепые глаза неподвижно уставились на пламя свечи, и оно трепетало под этим взглядом.
– Атака… захле… Со… Сомма… Скажи Артуру.
– Что? – Лист бумаги трепетал в руках у доктора, точно белая ночная бабочка – Что ты хочешь мне сказать? Малькольм? Малькольм, это ты?
– Сомма, – крупными буквами было выведено на бумаге.
Рука продолжала скользить по последнему уцелевшему листку все тише, тише…
– Я дал ей камфарные капли, – сказал Мортимер, появившись в дверях, но она…
Лили приходила в себя. Она несколько раз моргнула, увлажняя пересохшие глазные яблоки.
– Получилось?
– Да, Лили. – Рука Дойла разглаживала последний лист бумаги. – Получилось. Но…
– Что? – Бледная худая рука вцепилась в его запястье. – Что, мистер Дойл? Где Джин?
– Когда вы последний раз получали письмо от Малькольма?
– Три дня назад. Они стояли под Ипром. Что?
Она в упор посмотрела на него. В расширенных глазах отражалось пламя свечи.
– Малькольм? Нет!
– Похоже на то, мисс Лодер-Саймонс. Если только…
– Если?
– Если вашим посланиям можно верить.
Она покачала белокурой развившейся прической.
– Не моим, доктор. Их посланиям. О да, им можно верить. Малькольм, боже мой, Малькольм…
Она провела рукой по глазам и неверной походкой направилась в ту сторону, куда ушла Джин.
– Они были помолвлены. Она и он, – грустно заметил Дойл. – Но я не понял. Сомма… передай Артуру… что? Если бы я мог…
Из дверей доносились сдавленные рыдания.
– Джин плачет, – тихо напомнил Мемпес.
– Да, но ведь… Мертвые живут. То есть… он говорил с нами!
– Вы уверены, сэр? Это было так… невнятно.