И Коншину страсть как захотелось очутиться в обыкновенной забегаловке, где такие же бывшие фронтовики, как и он, где считают рубли, прежде чем заказать кружку пива, где не ведут шибко умных разговоров, а вспоминают войну, на которой у каждого были необыкновенные случаи, где все свои в доску… Он вынул деньги, чтоб расплатиться, но Римма была занята с драматургом.
Он сидел на крайнем стуле, вдалеке от Коншина, но все же отдельные фразы доносились из его разговора со спутником. Драматург говорил, что, как ни старались космополиты сорвать его постановку во МХАТе, им это не удалось, что новую пьесу о сорок первом годе, несмотря на козни этих же космополитов, театр принял к постановке.
«А воевал ли ты в сорок первом?» — с неприязнью подумал Коншин. Непохоже что-то. Ему захотелось к чему-нибудь придраться, устроить скандал, а может, и драку, но в баре сидели все чинно, благородно, раздражая его все больше своим благополучием, самоуверенностью и самодовольством.
— Получите, Римма! — крикнул он, постучав по стойке.
Римма не повернула и головы — она любезничала с драматургом.
— Вы слышите?! — уже со злостью повторил он. — Хватит трепаться! — и опять стукнул кулаком.
Но Римма не слышала.
— Не кипятитесь, молодой человек, — повернулся к нему сосед. — Разве не видите, с кем она разговаривает?
— Мне плевать с кем! Я спешу!
Сидевшие за стойкой заулыбались, кто одобряюще, кто иронически, ожидая, видать, небольшого шума и не имея ничего против этого. Коншин, поняв, что ждут они развлечения, насупился и молчал. Спустя немного Римма подошла к нему и получила деньги. Он слез со стула и напряженно, стараясь не шататься, пошел к выходу.
По улице Горького он шел никого не видя, натыкаясь на прохожих… А потом пошли провалы — не помнил, как очутился опять в машине, не помнил, по каким улицам ехал, и очнулся лишь у ворот Наташиного дома.
«Зачем я сюда приехал?» — подумал он, чиркая неверными руками одну спичку за другой, а они гасли на сквозняке в воротах. Он твердил себе, что ему не надо заходить во двор, какой черт дернул его сказать шоферу этот адрес, но какая-то сила потянула его туда. Он вошел, задрал голову вверх — света в Наташиной комнате уже не было…
Опять тупой толчок в грудь, в глазах потемнело, и он, пошатываясь, ступая как слепой, вышел на улицу и побрел к трем вокзалам…
Потом неизвестно как оказался он в самотечной «Нарве» с какой-то девицей, сильно накрашенной, но с пьяных глаз казавшейся хорошенькой… Что-то он заказывал на последние деньги, что-то они пили и ели. Повизгивал небольшой ресторанный оркестр, около их столика шелестели платья танцующих, вроде и сам танцевал с прижимающейся к нему девицей.
Не очень-то помнил он, как дошли до его дома, как поднимались по лестнице черного хода. Только у своей двери он немного очухался и заколебался, вести ли к себе совсем незнакомую девку? Ну а чего тогда он тянул ее за собой? Ведь ему плохо одному. И он стал открывать ключом дверь. Открыл и увидел свет в кухне. Какого черта! Неужто кто есть на кухне? Или забыли выключить? Но когда вошел, увидел сидящую на табуретке у своего кухонного столика Асю…
Игорь все же поймал Нину около ее дома…
— Наконец-то, Нинуша, — выдохнул он, протянув к ней руки.
Она остановилась. Потом отступила на шаг, не принимая его рук, и он жалко опустил их, сразу весь поникнув. В глазах Нины мелькнуло что-то вроде сострадания, она улыбнулась и мягко сказала:
— Ладно, пойдем поговорим. Домой не приглашаю, мама, наверно, уже дома.
— Ты здорово меня измучила, — сказал он.
— По тебе не видно, — глянула на него и, сказать по правде, заметила, вид у него если и не измученный, то утомленный. — Так, немного осунулся, — добавила небрежно, желая быть объективной. — Много занимаешься?
— Да. Но не в этом дело. Я просто не знал, что и думать. Ты же знаешь мою проклятую ревность. Отвратительную, но я ничего не могу с ней поделать… А ты, кстати, выглядишь великолепно, — он внимательно оглядел ее.
— Думаешь, я развлекаюсь? Увы, не до этого. Ну, говори, для чего тебе нужно меня видеть? — ответила немного раздраженно.