Она вдруг как-то жалко и беспомощно прильнула к нему, тоже обняла и приблизила к Володьке свое зареванное, мокрое от слез лицо с полуоткрытыми, словно бы ждущими губами, и он… поцеловал ее. Не мог не поцеловать, чувствуя, что нужен Леле его поцелуй как подтверждение слов, что она красивая, может нравиться, быть желанной. Володька целовал ее, а между поцелуями бормотал что-то невнятное, но хорошее и доброе. Она перестала плакать.
— Ну, хватит… Обслюнявил всю, — отодвинулась от него, улыбнулась и стала вытирать слезы.
— Успокоилась?
— Разумеется, — и потрепала Володьку по щеке. — Какие вы все же мужчины идиоты… Дай подымить.
Он тоже взял папироску, закурили. Долго сидели, окутанные дымком, и молчали.
— А где твой пацан? — спросил он наконец.
— У сестры… Маме нездоровится последние дни, — она лениво потянулась, поднялась и пошла к зеркалу поправлять волосы. — Ну и видок у меня… — Леля повернулась к нему. — Ты иди, Володька, а то мать вернется, подумает черт-те чего.
Володька встал, хотел было подойти к Леле, решив, что, наверное, надо поцеловать на прощанье, но она остановила его, махнула рукой.
— Ты иди, Володька… Иди.
И ему ничего не оставалось, как сделать такой же прощальный жест и выйти из комнаты.
~~~
Проснулся Володька поздно… Трещала голова, противно было во рту и на душе. Дотянувшись до папирос, он закурил, но стало еще противней — затошнило. Загасив папироску, долго не вставал с постели, лежал и думал… Конечно, на кой черт он нужен Тоне такой, растрепанный, совершенно не знающий, как жить дальше… На фронте как-то не приходилось решать что-либо только для себя, думать лишь о себе. Когда перед ним ставилась какая-то задача, думалось в первую очередь, как решить ее с наименьшими потерями. О себе тогда не очень-то беспокоился. А сейчас вот надо решать именно свою собственную судьбу, свое будущее, но как? Он не привык к этому и слабо представляет, как такое делается.
Наконец он встал, выпил воды и поплелся к трем вокзалам, где ждал уже Егорыч, чтобы отоварить у Надюхи талоны, тем более что после вчерашнего денег у него не осталось. Провернув дело с Надюхой, они отправились на Центральный рынок. Егорыч с «товаром» пошел туда, а Володька стал поджидать его на Цветном бульваре, но… не дождался. Забеспокоившись, ринулся на рынок, пробежал по всем рядам, но Егорыча не нашел…
«Забрали!» — и Володька с тяжелым сердцем пошел домой, а к вечеру подался на Домниковку.
Егорыч сидел у Надюхи… На столе чекушка, но веселья не заметно.
— Что случилось? — спросил Володька.
— Амба, лейтенант! Больше я этим делом не занимаюсь. Еле-еле из милиции выбрался, пристали: где хлеб достал? Ну, я врал, конечно, что дружок фронтовой вернулся, а выпить нечего, вот и дал мне две буханочки на водку сменять… Не знаю, поверили или нет, но, поломавшись, отпустили, больше я на Центральный ни ногой. Вот так, Володимир… Надо это дело бросать, — решительно закончил Егорыч, взмахнув рукой.
— Ну и бросим, — без особого сожаления сказал Володька.
— Как жить будешь? — спросила Надюха.
— Как все…
— Опять все? Твердил тебе Гошка, твердил, — досадливо бросила она.
— Прокручусь как-нибудь. Мне эти дела, кстати сказать, вот где, — показал он на горло.
— Да, это я знаю, — вздохнула Надюха.
Егорыч допил оставшиеся полстакана и поднялся… Встал и Володька.
— Погоди маленько, поговорить надо, — остановила его Надюха.
Володька опустился на стул. Егорыч махнул на прощание рукой и пошел к себе в комнату.
— Я о Гоше хотела…
— А что? — спросил Володька.
— Психованный он все-таки. Не знаю, война ли ему нервы потрепала или другое что? Как выпьет, скандал. То к тебе приревнует, то еще к чему-нибудь придерется, и финочка сразу в руках. Надоело, — со вздохом закончила она.
— Поговорю я с ним. Он парень хороший, но ничто, Надя, даром не проходит. Представь, каково почти каждую ночь на нейтралку идти, под пули себя подставлять и самому… Этой финочкой, Надюха, не одна жизнь порешена… Пусть вражеская, но, пойми, без следа это не проходит.
— Да я понимаю… — вздохнула опять Надюха. — Ты приходи… Ну, если с хлебом худо и вообще… На одном же пайке сидеть будешь.
— Привыкать мне, что ли? — улыбнулся он.
~~~
— Почему ты не сказал, что приехала Тоня и что ты был у нее? — спросила мать в тот же вечер.
— Откуда ты знаешь? — встрепенулся он.
— Она звонила, Володя…
— Что говорила? — спросил быстро, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Сказала, что ты очень изменился… Какой-то сломанный. Разве это так, Володя? По-моему, ты просто несколько растерян… Кстати, я ей это и сказала.