— Говорили вы на фронте о Сталине? — неожиданно спросила она.
— А как же? — удивился Володька. — В атаки с его именем ходили. Хотя… — задумался он, вспоминая, — пожалуй, чаще кричали просто: за Родину…
— Скажи, чем вы объясняли неудачи первых месяцев войны?
— Чем? — этот вопрос тоже удивил его. — Кто как… В основном неожиданностью нападения, отмобилизованностью немецких войск, их техникой… Короче, каждый по-своему… — начал было он, но она прервала его:
— Расскажи теперь, как вообще живешь? Какие планы на будущее?
— С сентября институт…
— Да, твоя мать говорила… Вот видишь, сразу в институт, а кто-то сразу на завод пойдет. К счастью, после этой войны не будет того, что получилось после первой мировой.
— А что было после той?
— Разве не знаешь? Не читал?
— Да, вспомнил… Инфляция, безработица, люди пришли с войны и не могли найти себе места.
— Именно, — подтвердила тетушка. — Ты наелся?
— От пуза, говоря по-солдатски, — улыбнулся он.
— Так вот, Володя, карточки… Поедешь, я дам тебе адрес, и там на первом этаже найдешь, где выдают продукты. Захвати рюкзак, а то в одной руке тяжело будет нести. Паек на целую неделю.
— У меня вещмешок.
— К тебе еще одна просьба. Ты сможешь приходить хотя бы два раза в неделю и читать мне? Я сейчас очень плохо вижу, а для своей книги мне нужно кое-что перечитать. Я буду платить тебе или отдавать часть пайка. Как захочешь.
— Что ты, тетя Варя, зачем? Я и так…
— Не спорь. Это работа, и ты должен получать за нее вознаграждение. Договорились?
— Да, но, право, ни к чему какая-то оплата, мы же родственники.
— Повторяю, не спорь. Я упрямая старуха. Будет так, как я решила, — и в нотках ее голоса пробилась старобольшевистская твердость.
На обратном пути Володька не раз поправлял вещмешок, оттягивающий спину. Когда приволок все это в теткину квартиру, она, поблагодарив, стала откладывать часть продуктов для него. Володька пробовал протестовать, но тетка не желала ничего слушать:
— Грудинку я не ем, Володя… Жирную рыбу тоже… Это мне не нужно. Крупа у меня осталась… — и так далее и тому подобное.
Половина принесенного попала в его вещмешок. Это было целое богатство, и хотя чувство некой неловкости присутствовало при этой дележке, все же он был рад, что принесет что-то в дом, тем более никаких прибавок к карточному пайку у него не будет…
Но мать этой радости не разделила, наоборот, возмутилась тем, что Володька принял подношение.
— Ты обязан помочь ей без всякой «благодарности» с ее стороны. Больше этого не делай, — сказала она с необычной для нее резкостью.
— Я отказывался, мама…
— Значит, плохо отказывался!
— Но она предложила мне работу: приходить к ней два раза в неделю и читать нужные ей книги. Сказала, что каждая работа должна быть оплачена. Возможно, то, что я принес, аванс, так сказать…
— Это другое дело.
…Теперь Володькина неделя была заполнена двумя вечерами у тетки и днем получения продуктов. Однажды, выходя из ворот серого дома на набережной, он натолкнулся на пьяного инвалида, который попросил прикурить, а прикурив, бросил взгляд на Володькин мешок.
— Откуда прешься? — спросил хмуро.
— Это я для тетки…
— Знамо, не для себя… Кто у тебя тетка-то? Начальство какое?
— Старушка она, персональный пенсионер. Революцию делала.
— Революцию, говоришь, делала? Старенькая уже, значит… Ну, она-то заслужила, — сказал инвалид. — Ладно, бывай…
~~~
Тянуть с институтом больше было нельзя, и Володька отправился на Садово-Спасскую поглядеть полиграфический, поговорить с поступающими, разузнать все подробно и, если понравится, подать заявление о переводе. Он потолкался среди будущих студентов, в большинстве сопливых девчонок, худеньких, неважно одетых, некоторых с косичками — прямо детский сад. Он старше их на семь лет, это же чертовски много! Закончит институт в тридцать! Тридцатилетние на фронте казались уже пожилыми мужчинами — и жены были почти у всех, и детишки. А он, Володька, только на ноги встанет, только институт к этим годам окончит.
Он прошел по институтским коридорам, заглядывая в аудитории, и как-то не представлялось, что скоро сидеть ему за столом с карандашиком и записывать лекции… Все это казалось смешным и страшно несерьезным… Он тоскливо огляделся в надежде увидеть хоть одного фронтовика, чтоб перекинуться словом, и наткнулся на парня, стоящего у стены в форме, в «кирзяшках» и с палочкой. Тот тоже выглядывал, вытянув шею, кого-то из фронтовой братии и, заметив Володькин взгляд, заковылял к нему.