— Редко…
— А я часто… — задумчиво произнесла Майка, вынимая из сумочки пачку «Казбека». — Бери.
— Давно не курил таких, — он взял длинную папиросу, достал трофейную зажигалку.
Остальную дорогу они шли молча. Майка крепко держала его под руку, прижимая к себе, и он чувствовал движение ее бедер, но это почему-то не волновало его. Когда повернули в переулок, Володьку вдруг будто что толкнуло «Только с Майкой не встречайся», — всплыли Юлькины слова, и он непроизвольно отшатнулся от Майки, освободив руку. Она недоуменно посмотрела на него, и, чтобы как-то объяснить это, он полез в карман за носовым платком.
Майкин дом был вторым от Садовой, небольшой двухэтажный домик с облезлым фасадом.
— По-моему, ты был у меня раза два? — спросила она, открывая ключом дверь в квартиру.
— Да, приносил какую-то книгу…
— Верно… Ну, проходи, — она впустила его в комнату. — Здесь у мамы все по-прежнему. Садись, я сейчас приготовлю поесть.
Майка подошла к старому буфету, достала оттуда две банки консервов, хлеб, тарелки и рюмки. Потом долго чего-то искала.
— Была у мамы бутылка вина, но что-то не найду…
— Да ладно, — бросил Володька.
— Ну как же? Надо отметить твое возвращение. Я схожу к соседям, Володька…
— Не надо, — сказал он не совсем искренно, потому как выпить не отказался бы.
Майка к соседям не пошла, стала искать в других местах и наконец вытащила небольшой графинчик с зеленоватой жидкостью.
— Тут мало, но хоть чокнемся.
Открыла банку американской колбасы и разлила содержимое графина.
— За твое возвращение, Володька, и за Победу.
Они чокнулись, выпили. Володька без особого стеснения навалился на колбасу, пахнувшую какими-то специями.
— Ты и вправду хорошо живешь, — заметил он, как-то сухо поглядев на Майку.
— Да, хорошо, — подтвердила она, но лицо было грустным. — Я замужем, Володька…
— Вот как! — это неприятно поразило его. — И давно?
— Еще до войны…
— Кто же твой муж?
— Литератор…
— Ого, — криво усмехнулся Володька. — Не воевал, конечно?
— Был на фронте полгода, но обострилась язва, его отпустили… — она поглядела на него и замолчала.
Володька насупился и отвел глаза.
— Я слыхала, ты был в сорок втором в Москве, — продолжала Майка. — Почему не зашел?
— Так, — пожал он плечами. — Не до встреч было.
— Очень жаль… протянула она, наливая ему вторую рюмку.
Он выпил, потом налил себе еще, стараясь заглушить поднявшееся вдруг раздражение против Майки, но не заглушил и, не сдержавшись, грубовато ляпнул:
— Ты вот талдычишь, что хорошо живешь… Нет, ты плохо прожила эти годы.
— Почему? — ее глаза забегали. — Почему? — повторила она, остановив взгляд на нем уже с некоторым вызовом.
— Ты прошла мимо…
— Мимо чего? — перебила она.
— Войны!
— Вот ты о чем, — она облегченно вздохнула. — Я работала, училась. Не думай, что это легко было совмещать. Правда, я в последние годы не голодала, но и это было.
— Училась, работала… Все не то!
— А что — то? Поехать на фронт, стать чьей-нибудь «ппж» и вернуться с брюхом? — жестковато, в упор сказала она и усмехнулась. — Я же красивая, Володька. Ко мне приставали бы без конца… Ты помнишь Лелю из девятого «Б»? Я видела ее недавно. Вернулась с фронта беременная, родила, и от нее ничего не осталось, выглядит на все тридцать… А какая была хорошенькая! Нет, милый, я не принимаю твоих упреков.
— Она живет там же? — спросил Володька.
— Леля? Да, на Колхозной. Зачем тебе?
— Хочу навестить.
— Что ж, навести… Увидишь, во что она превратилась.
— С ней хоть поговорить будет о чем… У нас общее — фронт.
— Понимаю… — с горечью сказала Майка. — А со мной говорить не о чем? Да? Но разве у нас нет другого общего — детство, юность, школьные вечера, танцы?
— Школа — слишком давно. И не то, — сказал он и вдруг понял, что сделал ей больно.
— А для меня то! Я всю жизнь буду помнить…
— Прости. Я тоже, конечно, вспоминаю школу… Это я так…
— Скажи, я нравилась тебе тогда?
— Да… И здорово, — признался Володька.
Она поднялась, подошла к столику, где стоял патефон, и поставила пластинку — какое-то старое танго, из тех, под которые танцевали они когда-то.
— Потанцуем? — предложила Майка.
Она стояла перед ним красивая, но такая благополучная, что Володька, сам не понимая почему, отрицательно мотнул головой.