Выбрать главу

Насупившийся Гирин не заметил, что командир его родной эскадрильи, поджидавший неподалёку Миусова, чтобы поехать вместе с ним на обед, и расслышавший заключительную фразу разбора, несколько удивился и с интересом взглянул на молодого лётчика. Откуда было знать Александру, что «вполне удовлетворительно» в устах Железного Ника - весьма высокая оценка. Проводив взглядом Гирина, который уходил, с нарочитым старанием печатая шаг, Миусов ухмыльнулся, видимо очень довольный собой. Потом, обернувшись к комэску и кивнув головой в сторону удалявшегося лейтенанта, уважительно обронил:

- Пилот! Пилот милостью божьей. - Задумавшись, Миусов поморщился, точно попробовал кислого, и гнусаво добавил: - Но вольнодумец, воздушный кавалерист какой-то. Конкистадор!

И закинув старенький планшет на плечо, направился к уже пофыркивавшему мотором «козлику», жестом пригласив следовать за собой командира эскадрильи.

7

Миусова окрестили Железным Ником не случайно. Лётному делу он служил преданно, кажется, и вовсе не помышляя о личной карьере, и даже со своеобразным рыцарством, в котором иногда угадывалась известная театральность. Однажды на КП, где за столом руководителя полётов восседал Миусов, появился некий достаточно высокопоставленный генерал, раздражённый каким-то беспорядком на стоянке самолётов, и хотя и в сдержанном, но все-таки повышенном тоне принялся выговаривать Миусову за это. Не поворачивая головы, лишь на секунду скосив глаза и не выпуская из правой руки микрофона, Миусов в своей обычной ленивой манере обронил:

- Товарищ генерал, вы мешаете мне работать, - он гнусавил заметнее обычного, и только это обстоятельство и выдавало его волнение.

Генерал на мгновение онемел. Свидетели этого разговора очень выпукло и в чисто авиационном стиле характеризовали потом этот драматический момент фразой: «Глаза у генерала стали квадратными!» Налившись кровью, генерал вспыхнул и, уже не сдерживая своего командирского голоса, в весьма красочных фразах принялся «чистить» и «регулировать» нарушившего субординацию офицера. Генерал был новым человеком в округе и плохо знал Железного Ника. Сохраняя каменную неподвижность лица и по-прежнему не поворачивая к начальству головы, Миусов выжал тангенту микрофона и гнусаво-хладнокровно скомандовал самолёту, который, заходя на посадку, только что доложил о проходе дальнего привода:

- Двести семнадцатый, посадку запрещаю, на второй круг.

После лёгкой заминки - все шло в норме и уж очень неожиданной была команда - пилот ответил:

- Двести семнадцатый понял, ухожу на второй круг.

- Поняли правильно.

Аккуратно положив микрофон на стол, Миусов встал по стойке «смирно» и негромко, невыразительно, без всякой тени эмоций сказал:

- Товарищ генерал, на связи восемь самолётов, три на посадочном манёвре. Садитесь и руководите полётами. Или, я убедительно прошу вас, не мешайте работать мне.

Генерал онемел вторично. Он был многоопытным человеком и хорошим специалистом, он отлично представлял, какое это сложное дело - руководство полётами, тем более что летали в облаках, - и как трудно, практически невозможно вот так, с ходу включиться в эту тонкую хитроумную работу. Знал он и ту практически безграничную власть над полётами, которой располагал человек со скромной повязкой, украшенной буквами РП на рукаве, и меру тяжкой ответственности, которую этот человек незримо нёс на своих плечах. И, секунду помедлив, генерал резко повернулся и, печатая шаг, в мёртвой тишине, нарушаемой лишь динамиком громкоговорящей связи, покинул КП.

В конце лётного дня генерал присутствовал на разборе полётов. Кое-кто, кто с сожалением, а кто и со злорадством ждал громов небесных, которые должны были обрушиться на Железного Ника за «непочитание родителей», но ничего такого не произошло. Генерал, ни словом не обмолвившись о происшествии на КП, устроил жестокую трёпку командиру батальона и инженеру полка за беспорядки на стоянке и вскользь, будто нехотя, отметил чёткое руководство полётами подполковником Миусовым. Полковое начальство сразу воспрянуло духом, а командир полка и в особенности замполит долго и слёзно убеждали Миусова воспользоваться случаем и, пока не поздно, извиниться перед начальством. Миусов в конце концов согласился. В благоприятный момент его буквально подтолкнули к генералу. Глядя несколько в сторону, Миусов в обычной своей манере проговорил: