Он ещё издали заметил штабелек сухих ветвей, очевидно заблаговременно заготовленных Дийной. Подойдя ближе, он заметил и небольшую кучку хвороста, ему даже почудилось, что эта кучка шевелится. На всякий случаи Гирин вооружился палкой, подобрал камень и швырнул в этот странный хворост. В цель он не попал, но хворост встряхнулся и превратился в престранное животное метрового роста. Оно стояло на четырех коротких лапах, туловище его словно обросло пучками серой соломы, ветками и сучками. В глубине веток пряталась взъерошенная птичья головка с длинным острым клювом. Точно змеиное жало, этот клюв, металлически пощёлкивая, то высовывался чуть ли не на полметра, то прятался, уменьшаясь до нескольких сантиметров. Александр не столько испугался, сколько поразился нелепости зверя. Воинственно взмахнув палкой, он громко крикнул и шагнул вперёд. Зверь откликнулся каким-то ржавым голосом, точно передразнивая Александра, и неуклюже побежал, напоминая большого, наполовину ощипанного ежа.
Набрав охапку крупных ветвей и хвороста для растопки, Гирин вернулся к палатке. Дийну он заметил издали, и было в её позе нечто такое, что заставило сжаться его сердце. Сбросив ветви на землю, Александр начал аккуратно укладывать костёр, так чтобы его можно было разжечь с одной спички.
— Плохо дело? — как бы между прочим спросил он.
— Неважно.
— Я так и догадался. — Гирин похлопал себя по карманам. — А спички?
— Вы о чем?
— Спички! Костёр надо запалить.
Дийна несколько критически оглядела сложенные Александром ветви, потом поднесла руку и щёлкнула перстнем. Заплясали язычки пламени, вверх потянулся голубоватый, пряно попахивающий дымок.
— К несчастью, Саша, — словно продолжая уже долго длящееся обсуждение, проговорила девушка, — поблизости от вашего самолёта пролетал другой большой лайнер с пассажирами на борту. И сколько я ни просчитывала вариантов, отдача все время ложится или на вашего спутника Ивасика, или на этот лайнер.
— И чем это грозит?
— Отдача будет иметь характер молнии — мощного электрического разряда, я это выяснила. Таким разрядом человек, конечно же, будет убит, а вот что случится с самолётом, сказать трудно.
Александр для чего-то погрел руки над костром, хотя и без того было жарковато.
— Лайнер мне тоже не подходит.
— Понимаю.
Из большой сумки, сделанной из той же голубоватой ткани, что и палатка, — Гирин лишь теперь обратил на сумку внимание, — Дийна достала пару рогулек с держателями, два вертела и большую салфетку. Рогульки девушка молча передала Александру, он так же молча начал пристраивать их у костра — дело для него, не раз выезжавшего на охоту и рыбалку, было привычное. На салфетку Дийна положила столовые приборы, два блюда. На одно блюдо были осторожно выложены крупные, с апельсин величиной, зеленые плоды, такие нежные и сочные, что они подминались под собственной тяжестью, на другое розовые овальные корнеплоды и зеленые луковички. На каждый вертел Дийна насадила уже очищенную птичью тушку с рябчика величиной, а потом стала нанизывать вперемежку корнеплоды и луковицы. Гирин взялся было за второй вертел, но девушка его остановила:
— Я сама, Саша.
Гирин не стал спорить, только заметил, оглядывая салфетку:
— Скатерть-самобранка! А сервировка у вас совсем земная.
— Это для вас. И потом, у физически сходных разумных существ сходны и предметы домашнего обихода. Подумайте, что можно придумать вместо ножа, ложки или топора? Стул, стол, диван, шкаф тоже практически универсальные предметы. Разворошите костёр, Саша. Эти дрова быстро выгорают, но потом долго тлеют.
— Удобно.
Занимаясь костром, Александр размышлял о своём будущем. Возвращаться на верную, смерть глупо, вернуться благополучно ценою чужих жизней омерзительно, Александр органически не был способен на такой поступок. В эти минуты ему почему-то нет-нет да приходили на ум слова князя Болконского, сказанные им уходящему на войну любимому сыну: «Тебя убьют, мне, старику, больно будет. А коли узнаю, что ты повёл себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно!» Отца у Александра не было, наверное, поэтому вместо князя Болконского ему представлялся полковник Миусов. Оставаться здесь, в этом чужом мире? Александру и думать об этом не хотелось! И так плохо, и эдак нехорошо. Куда ни кинь, всюду клин. Но что самое интересное — Александр не падал духом и смотрел на своё будущее довольно оптимистично. Сначала он и не отдавал себе ясного отчёта, почему это так. Но, поглядывая на строгий профиль ушедшей в себя девушки, раздумье не мешало её рукам проворно заниматься своим делом, — Гирин вдруг понял, в чем дело — он попросту не переставал надеяться на её помощь. Наверное, тут сыграли свою роль и рассказы Дийны о своей цивилизации, и запечатлённая в памяти картина повергаемого на песок динотерия, и самый облик девушки: погрузившись в раздумье, она утеряла и часть своего сходства с Ниной, и свою детскость, стала старше, строже и как бы обязательнее, а золотые и рубиновые отблески костра в серебряных глазах делали её облик и вовсе сказочным. А в сказке все возможно! Александр надеялся…
Дийна передала Гирину сначала один снаряжённый вертел, затем другой. Александр пристроил их на рогульках, без расспросов догадавшись, как использовать имевшиеся для этого приспособления.
— У меня мало опыта, — словно укоряя себя, проговорила девушка и пояснила: — Я говорю о вашей телепортировке на Землю. В этом деле много хитростей, многое зависит от практики и интуиции. Придётся мне ненадолго покинуть вас, слетать на станцию.
— Что за станция?
— Аварийной связи и телепортировки. Пользоваться станцией можно лишь в особых случаях, но случай с вами и есть особый. — Глядя на костёр, Дийна задумалась. — Выйду на связь и попрошу помощи.
— А мне можно с вами?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Почему? Мы же с вами братья по разуму!
— Нет никаких братьев по разуму, Саша. Нет и быть не может. — Голос девушки звучал суховато, почти равнодушно; несмотря на своё сходство с Ниной, она казалась сейчас Александру далёкой и чужой. — Разум так же безличен, как вот этот перстень или костёр, как топор или нож, с его помощью с равным успехом можно творить и добро и зло. А что такое добро и зло, решает не сам разум, а мораль. В космосе, Саша, есть братья по морали, а не по разуму.
После паузы, в ходе которой Александр разглядывал строгое, даже суровое лицо девушки, он негромко спросил:
— А мы — вы и я, кто мы друг другу?
Дийна подняла на него глаза.
— Мы с вами братья. — Она засмеялась, и сразу же из неё выглянула озорная девчушка, ещё не получившая аттестата зрелости. — Я хочу сказать, что вы можете меня считать своей сестрой, старшей сестрой по морали. Не будь этого, разве бы я принимала в вас такое участие?
— Бросили бы на произвол судьбы?
— Зачем так прямолинейно? Можно ведь спасти и муху, увязшую в сахарном сиропе. Но одно дело спасти, и совсем другое сопереживать и заботиться, и, помолчав, Дийна рассудительно добавила: — И все-таки некоторые наши тайны знать вам преждевременно и даже опасно.
— А мы-то верим в бескорыстную помощь высоких цивилизаций! И на всю галактику кричим о своём существовании.