— Прости, пожалуйста, мне необходимо найти… Я здесь потерял…
— Чего?! — Каток свой он не выключил, и тот грохочет и дрожит весь, рвется продолжать трудовую вахту.
Я приклонился совсем близко и говорю:
— Я здесь потерял… Пусти меня вон туда…
— Мозги свои ты потерял! — орет и слегка начинает меня поталкивать. Дело плохо.
Но я недооценил Кармелу. Откуда ни возьмись, налетела как орлица, отпихнула его от меня и орет — куда ему:
— Не смей его трогать! Отвали!
Он сразу успокоился и спрашивает мирно:
— Это твой? Он что, из Эзрат-Нашим сбежал? — из здешней психушки то есть.
— Не твое дело! Пойдем отсюда, Мишен-ка. — И берет меня за руку.
— Погоди, — говорю, — Кармела. Мне здесь надо найти…
— Что тебе надо? Я машину посреди дороги бросила!
— Я здесь потерял… позавчера ночью… — Что бы такое существенное? А, вот: — Я здесь свое удостоверение личности выронил.
— Позавчера ночью? В Эрев Йом-Кипур? Здесь?
Парень начал смеяться, и даже Кармела улыбнулась. Пришлось сказать им, как шел и зачем, в самых общих чертах, конечно. Упал, мол, стал телефончик из кармана вынимать и, верно, заодно выронил. Парень проникся моей ситуацией, выключил мотор и говорит, ладно, пойдем поищем. Но мне их помощь совсем некстати. Говорю им:
— Тут пространство большое, я точно не помню, давайте, ты, Кармела, иди вправо, а ты влево, а я тут посерединке поищу.
Кармела еще вякнула типа того, что, мол, брось, новый документ сделаем, но я подтолкнул ее вправо, а парень уже пошел, ну, и она тоже. Отошли они, бродят, под ноги смотрят, а я трубу обошел и прямым ходом к своей кучке асфальта.
Иду по ровному, каток здесь хорошо прошелся.
И вижу, что и ложбинку эту, где я лежал, он тоже прокатал и ее больше нету, все гладко. Однако труба с проводами торчит. Где-то здесь был тот камень, на который я пакетик свой положил, но и камня этого не видно. Топчусь на месте, ковыряю палкой песок, везде гладко, но мягко.
Наконец натыкаюсь палкой на твердое. Каток этот камень просто в землю вдавил и песком завалил. Ковыряюсь быстро, а то увидят, что стою и делаю что-то, и прибегут помогать.
Есть! Ура! Вижу краешек пластикового мешочка, синий с зеленой надписью, в который было завернуто.
Стал скрести, чтобы сверток наружу выковырнуть, резко задел его своей четырехлапой палкой, а он весь и раскрылся передо мной, как цветок.
Кармела кричит:
— Михаэль! Нашел? Что у тебя там?
— Да нет, — отвечаю, — так… показалось.
— Брось ты это, ей-богу! Не стоит оно того, пошли!
— Ищи, ищи! — кричу.
А оно и впрямь того не стоит.
Лежит в рваном сине-зеленом пластике кучка крупитчатого белого вещества, блестит на солнце, цветными искрами поигрывает. Вроде толченого сахара-рафинада, только еще белее и ярче… Красиво…
Ну и вот тебе.
Черт попутал — черт и распутал… Проехался катком многотонным, точно как камешки эти легкие проехались по твоей жизни… Были — и нету, один порошок… Успели, однако, и тебя, Мишенька, прокатать, была у тебя простая, удовлетворительная жизнь рядового инвалида, а что стало… Не камней жалко, а что не может черт теперешнюю твою ситуацию так же легко распутать, не может он вернуть все, как было, пусть даже и с рестораном…
Стоп.
Рассуждать и себя жалеть некогда, потому что порошок весь ярко-белый. Весь порошок белого цвета!
А должен быть с примесью красного! Красного должно быть порядочно, а нету. Где же оно?
Скорее разметал палкой сахарный песок — нету! Весь насквозь белый!
А как же Красный Адамант? Где из него порошок? Нигде нет!
Это может означать только одно: Красный мой Адамант выжил. Уцелел! И должен быть где-то тут. Завалился в какую-нибудь ямку и спасся!
Тыкаю палкой, щупаю, ищу везде — и не нахожу. Но ведь не может быть далеко, только тут же, рядом с бывшим свертком, да где же он? Руками надо бы пощупать, тогда и видно лучше, но нагнуться я не могу.
Нагнуться не могу, но могу упасть. Теперь будет кому поднять.
Правда, в теперешнем сознательном состоянии прямо взять и упасть тоже не смогу, это ночью тогда я свалился и даже не заметил, а теперь тело не позволит, знает, какая будет боль и какая опасность.
Но рядом твердо торчит кверху моя родимая труба с проводами. Как я с ее помощью тогда поднялся, так же теперь и опущусь.
Только не торопиться, хотя надо торопиться, сейчас они меня увидят и прибегут. Не касаться проводов, черт ведь их знает. Бросил палку, уцепился за трубу обеими руками, подержал тело на весу. Перехватил руками вниз по трубе, подогнул здоровую ногу, больную выпрямил и положил наземь плашмя — и сел. Ух, больно!