Позавтракал, что она приготовила, и решил, не откладывая, сейчас и рассказать. Тем более она с раннего утра трудится, пора передохнуть. Вхожу в салон и говорю:
— Татьяна, перекур!
Она тереть перестала, повернулась ко мне, смотрит. Я говорю:
— Перервись на время, я хочу тебе кое-что рассказать.
Бросила тряпку, слезла со стула и говорит:
— Я тоже хочу с тобой поговорить.
— И поговоришь, что за проблема. Но сперва послушай, ахнешь, как услышишь. Ты только сядь, у меня история длинная.
Села, руки на коленях сложила и говорит:
— И ты сядь. У меня разговор недлинный, но лучше сядь.
Я смеюсь:
— Что это мы друг друга усаживаем, как в гостях.
Сел на диван напротив нее, она что-то пристально за мной наблюдает. Видно, думает, буду оправдываться насчет Кармелы. Ну, сейчас она про эту Кармелу забудет.
— Так вот, — говорю, — ты заметила, что ресторан наш закрылся? А знаешь почему?
Но она меня перебивает:
— Нет, про ресторан потом, сейчас я скажу.
Твердо так говорит, видно, мало еще поубирала, не успокоилась. Ладно, думаю, пусть сделает свое недлинное сообщение.
— Ну, говори.
Она воздуху в грудь набрала, рот открыла, словно кричать собирается, но сказала тихо:
— Я ухожу.
— Куда, — говорю, — уходишь? Ты же сегодня в ночную. Да посреди уборки.
— Нет, — говорит, — уборку закончу, все тебе приготовлю и уйду.
— Да что ж ты, — смеюсь, — так важно мне об этом объявляешь? На рынок, что ли? Иди себе на здоровье, сперва только послушай. Говорю тебе, ахнешь.
— Ахну… Нет, Миша, не на рынок. Я совсем уйду.
Я никак не пойму, чего она:
— Совсем, до самого утра уйдешь?
Молчит и все смотрит пристально. Я немного удивился, что за странное поведение. Говорю:
— Выражайся яснее. Что ты хочешь сказать? И говори скорей, потому что…
— Я быстро скажу. Еще раз. Миша, я ухожу от тебя.
— От меня?
— От тебя. Из дому. Совсем.
Тьфу ты, черт. Так рассказать хочется, и не дает. Что-то у нее там в умишке сварилось, а что, сама не знает.
— Татьяна, — говорю серьезно, — ну что ты плетешь. Если это насчет Кармелы, то глупости, я тебе сейчас все объясню.
Она будто удивилась:
— При чем тут Кармела?
— Вот именно, что ни при чем. Поэтому не выдумывай черт-те что, а слушай.
Тут только она глаза от меня отвела, голову опустила и говорит, грустно так:
— Нет, Миша, это ты меня не слушаешь. Или не слышишь. Я ухожу от тебя насовсем. Навсегда.
Не знаю даже, как отреагировать:
— Куда уходишь? Ты что, меня бросить хочешь?
— Да.
— С ума сошла?
— Не знаю, может, и сошла.
Так и есть. Ерунду какую-то выдумала, сама признает. И говорю ей, мягко, но строго:
— Таня, прекрати. Хочешь сердиться — посердись, но в эти игры я не игрок. Что значит — уйду? Куда ты пойдешь? К сыну, что ли? А впрочем, можешь пойти на пару дней, если им надо. Я не возражаю.
Помолчала еще немного, поглядела на меня грустно и говорит:
— Прости, Миша. Я решила.
Что мне в моей Татьяне всегда нравилось? Что переспорить ее ничего не стоит. Легко поддается на убеждение. Возразишь ей, и тут же уступает. Никогда на своем мнении не стоит, да и нет у нее своего. Для моих нервов такой характер лучше всего, я это еще в молодости осознал.
Но один подводный камень в характере все же есть. Редко-редко на него натыкаешься, всего два раза за всю жизнь помню.
Один раз, когда она Галкой забеременела. Я считал, что одного ребенка вполне достаточно, ему едва год исполнился, возни хватает. Говорю, делай аборт. Нет, сказала, буду рожать. И тут же я понял, что так и будет, не знаю как, но понял, хотя привычки к этому не было.
А второй раз с Израилем. Были мы как-то на первомайскую у ее родни, и ее двоюродный брат начал рассуждать про евреев. На мой взгляд, ничего даже такого не говорил, просто разговор, но мы пришли домой, а она мне — надо ехать. Тут я много возражал, и она даже ничего толкового в ответ сказать не могла, но факт, что мы здесь.
И вот этот подводный камень следует всячески обходить, не допускать, чтоб он вынырнул. А я допустил, сам не знаю как. Как она сказала «я решила», я на него прямо физиономией и наткнулся.